Мертвое ущелье (Логово)

Потиевский Виктор Александрович

— Слушаюсь, товарищ командующий.

В разведотделе армии Хохлов занимался особыми поручениями, вроде того, что выполнял Углов. Конечно, подобные задания в разведке армии были редкостью. Не каждый день появлялась необходимость разыскать и выкрасть у немцев нужного нам человека. За всю службу Хохлова такое задание он курировал впервые.

В шесть утра генерала вызвали по «ВЧ»:

— Плахотин, здравствуй!

— Здравствуйте, товарищ генерал!

Звонил один из заместителей начальника генерального штаба.

— Как там «Ольха-7»?

— Работаем, товарищ генерал.

— Имей в виду, сегодня Верховный опять интересовался этим человеком. И сказал, что мы, армейцы, не умеем или

не хотим помочь Родине и добыть его. Так и сказал: «не хотите». Так что знай, командарм. Вот такой разговор был час назад.

— Понятно, товарищ генерал-полковник!

— Хорошо, если понятно, командарм. Ну все, до свидания.

— До свидания, товарищ генерал.

Плахотин прошелся по кабинету из угла в угол. С минуту постоял, глядя в окно, помолчал. Хлопнул рукой по карману галифе в надежде обнаружить пачку папирос, но вспомнил, что уже неделю как бросил курить.

— Красников!

— Слушаюсь, товарищ командующий!

— Начштаба ко мне.

Через минуту в кабинет Плахотина вошел коренастый плотный полковник с пышными рыжеватыми усами. Высокому, почти двухметровому командарму он недоходил до подбородка.

— Вызывал, Иван Тимофеевич?

— Вызывал. Садись. Что ты думаешь, Семен Петрович, об этой операции «Ольха-7». Меня очень торопит генштаб. Даже Верховный интересуется. И не... Не просто интересуется.

— Понятно, товарищ командующий. Пока ждем результатов.

— Да, конечно. Ждем. В общем, так: к восьми ноль-ноль подготовьте предложения и предварительную разработку по захвату объекта-2, этого прифронтового концлагеря. И чтобы заключенные были целы. По крайней мере за того, кто нам нужен, вы отвечаете головой. Ты, начальник разведотдела и Хохлов. Понятно?

— Так точно, товарищ командующий.

— Подумайте. Выброс десанта или даже войсковая операция с кратковременным танковым прорывом. Взвесьте, просчитайте все «за» и «против». Лучше, конечно, без большой войны, лучше — десант. Но — нужны гарантии захвата ученого. Иначе — дело труба. Так что и войсковая операция не исключается. В общем, работайте. Вопросы есть?

— Нет, Иван Тимофеевич.

— Все, можете идти.

— Слушаюсь.

Плахотин долго смотрел на дверь, за которой скрылся полковник. Уже год Семен Петрович на генеральских должностях, а генерала никак не получит. Командовал дивизией, теперь вот полгода, как начштаба армии. Очень грамотный штабник, воюет хорошо. Да вот не везет ему. Именно не везет. То одно, то другое. Вот три месяца назад, еще до переброски сюда, на этот плацдарм, Плахотин представил его к званию генерал-майора, да один из штабных офицеров по пьянке застрелился. Пришлось из штаба фронта отозвать документы. И парень-то был хороший, этот застрелившийся. Что-то там дома у него случилось с женой. Загуляла, как будто. Вот как... Война войной, а жизнь жизнью. Как бы из тыла выстрелили сюда на фронт. Огонь кругом, смерть. А люди-то живые, чувствительные. Как заденет жизнь за тонкую струну, так она и оборваться может. Теперь, если операция «Ольха-7» пройдет удачно, опять представлю начштаба к генеральскому званию. Ну, а если сорвется все, тогда нам с ним уже не до этого будет. Ну что ж, на то мы и солдаты, чтоб жизнью рисковать. Война она на то и война, чтоб испытывать людей. На войне даже победителю сладко не бывает...

Плахотин отогнал тяжелые думы и склонился над оперативными картами.

Яркое летнее солнце через приоткрытое окно ощупывало теплыми лучами широкую спину генерала, его начинающую седеть голову с коротко стриженными волосами, его руки, перекрещенные светло-синими узлами жил, его крепкие и чувствительные пальцы, легко держащие остро отточенный карандаш.

Спокойные и холодные глаза генерала цепко скользили по синим, красным и черным

линиям и стрелам, по значкам и символам, и перед его мысленным взором двигались танки, перебрасывалась артиллерия, ползли и перебегали роты и батальоны солдат. Он видел опушки и перелески,— знал, ощущал почти физически, где залегли болота, непроходимые для его танков, зримо представлял всю стоящую против его армии силу немцев. Продумывал еще и еще раз подготовку широкого наступления, видел проходящую сейчас перегруппировку войск, и, как заноза в его мозгу, сидела мысль об этой нежелательной войсковой операции, которая отвлечет резервы, насторожит немецкое командование, будет стоить многих потерь. И это именно сейчас, когда особенно дороги каждая ударно-наступательная единица, каждый танк, каждое орудие. И все-таки Плахотин надеялся. Ждал разработок и расчетов начальника штаба и очень надеялся именно на десантную операцию, о которой уже подумал заранее, дал кому надо предварительные указания. Если начштаба резюмирует, что можно обойтись десантом, то это будет то, что надо.

В дверь постучали.

— Разрешите, товарищ командующий?

В кабинет вошел начальник штаба, держа в руке красную папку с документами. За ним следовали подполковник — начальник разведотдела армии и капитан Хохлов.

10. СОБАКИ

Жгуна били долго и больно. Сначала легерьфю-рер Шварцмюллер хлестал его стеком по лицу и плечам, а потом кивнул полицаям, и его же, Жгуна, коллеги стали избивать его. Сперва кулаками по лицу, затем свалили и били ногами куда попало.

Жгун всхлипывая, приговаривал, что он «ничего такого и знать не знает, он только строго выполнял приказы господ немцев». Но его еще долго били, потом, уже обессиленного, бросили на земляной пол в узкую клетушку, пристроенную к бараку, и заперли на висячий замок.

Жгун пострадал из-за своей же старательности в службе немцам. Когда в бараке два дня назад появился незнакомый офицер-эсэсовец, Жгун сразу обратил на это внимание и тотчас после его ухода побежал докладывать гауптштурмфюреру Шварцмюллеру. Но того, как назло, не было на месте. Куда-то выехал. Доложить другому офицеру Жгун не решился, потому что новый оберштурмфюрер мог оказаться заместителем начальника лагеря вместо Берга, который уже до этого несколько часов отсутствовал, то есть не явился к 21 часу, к своему ужину, чего не нарушал никогда. Поэтому Жгун, немного поколебавшись, решил дождаться самого лагерь-фюрера. Доложив ему, что в барак приходил с проверкой новый офицер, Жгун надеялся, что Шварцмюллер его похвалит за наблюдательность и скажет, что это новый его заместитель вместо Берга, куда-то переведенного.

Но Шварцмюллер, явившись в лагерь утром, внимательно выслушал доклад Жгуна, потом спросил его по-русски:

— А пошему ты не долешил сразу?

— Вас не было вечером, герр гауптштурмфюрер!

— А пошему ты не долешил другому офицеру? Жгун на минуту замешкался:

— Да я... я... не знал...

— Сволеш-ш! — отрезал эсэсовец и хлестко врезал Жгуну стеком по щеке.

— Герр, гауптштурм... — бормотал Жгун, пытаясь оправдаться, как-то спастись, но немец лупил его стеком. Лицо полицая, окровавленное, рассеченное, молило о пощаде.

— Ты, сволёш, свяссан с бандитами! Говори, сволёш! — И продолжал избивать его.

Днем его потащили на допрос, и офицер-эсэсовец не из лагеря, видимо следователь, заставлял его вспомнить, как выглядел тот незнакомый офицер.

Жгун напрягал память, старался изо всех сил, чтобы спасти свою жизнь. И вспомнил только, что тот выглядел очень молодо, не старше лет двадцати двух — двадцати трех (видимо, черная форма прибавила Игнату три-четыре года). И еще полицай заверил следователя, что незнакомый офицер был высок и широк в плечах.