Мертвые королевства: Годы гроз
Шрифт:
* * *
Кассандра сидела и смотрела в огонь, а Дэнтон сидел и смотрел на Кассандру. Зачем Всевышний свел их вместе? Если это было испытание стойкости, то Дэнтон его провалил. Они его провалили.
Ее волосы были черны, как ночь, а кожа бела, будто снег. Сирота, она росла в приюте в предместьях Стоунгарда, и никогда не видела родителей. Бледность говорила о северных корнях, но по темным волосам
Тонкую шею пересекал узкий шрам, еще белее кожи. Шрам от удавки. Дэнтон никогда не спрашивал, откуда он взялся, а Кэс никогда не рассказывала. Он знал, что в их приюте случилось какое-то несчастье, после чего Кассандра попала к Девам Стали, ордену женщин-воительниц. Каким-то образом ее покровителем стал легендарный Марк Аллард. Именно по его посмертной воле Кассандру приняли в инквизицию.
Кэс подняла глаза от огня.
– Что? – спросила она.
– Ничего.
– Вы долго смотрите на меня, инквизитор. Вы хотите что-то сказать? Или сделать? – ее губы не улыбались, но в голубых глазах плясали искры.
– Твои мысли порочны, – покачал головой Дэнтон. – Как и мои.
– Тогда, быть может, нам стоит поделиться ими? Совместный грех не так тяжек.
Дэн огляделся. Солдаты отдыхали, кто-то жарил добытую дичь, многие спали. Лошади стояли в стороне, в быстро сооруженном грумами загоне, и тоже дремали.
– Не молчите, мой инквизитор, – Кассандра придвинулась ближе.
– Не сегодня.
– Вокруг темно. Все спят. Мы просто отправимся подальше от лагеря, чтобы помолиться в тишине… – она придвинулась еще ближе.
– Нет, – сказал Дэнтон.
Кэс разом потухла.
– Ты напоминаешь мне Алларда. Он тоже всегда говорил «нет», когда ему было страшно.
– По-твоему, мне страшно сейчас? – вспылил было Дэнтон, но тут же осадил себя. Кассандра вернулась к огню.
– Расскажи мне о нем, – попросил Дэн.
Помолчав, она спросила:
– Зачем?
– Он ведь был легендой. Один из Королевских Щитов, победителей императора Дар-Минора. А во время Великого искупления он стал рыцарем инквизиции. Великий воин, что сражался за веру.
Дэнтон присел рядом и накинул свой алый плащ на узкие плечи Кассандры.
– Расскажи, каким он был.
– Сумасшедшим.
Это было похоже на грубость, сказанную от нежелания продолжать разговор, но Кэс была серьезна.
– В нем видели упорного воина Господня. Но я была еще ребенком, когда его повстречала, – Кассандра закуталась в плащ. – И сразу поняла: он сумасшедший. Все называли его героем Грозовой битвы. «Первый, кто ранил императора». Его тошнило от этих слов. Ты знал, что среди Щитов был его отец, Вигтор?
– Я слышал.
– Их вышло двенадцать
Дэнтон молчал и смотрел в огонь, пытаясь представить, каково это. Тяжесть собственных лат и мертвого отцовского тела, боль от жестокой раны и грохот битвы, звучащий сквозь твои стоны.
Его поневоле пробрала дрожь.
– Тогда он и сошел с ума. Ушел из Щитов и вступил в инквизицию. Ему казалось, что рана постоянно открывается вновь, и в ней копошатся крошечные жуки. Он сбривал с тела все волосы, даже брови, чтобы им негде было спрятаться. Он всегда молился про себя, а когда с ним говорили, отвечал одним-двумя словами. Обычно «нет».
– И ты думаешь, ему было страшно?
– Им правил ужас, – глаза Кассандры потемнели. – Кошмары терзали его ночью и днем. Ему казалось, что Небытие зовет его.
– Думаешь, и я чего-то боюсь?
– Я не знаю, ведь ты не рассказываешь, – сказала Кэс и посмотрела на него. – Но иногда ты ведешь себя почти так же, как он.
Дэнтон смотрел на ее лицо и изо всех сил пытался запомнить его, зная, что забудет тотчас, как отвернется. Он даже не мог сложить его в единую картину. Он видел большие глаза и длинные ресницы, затем – узкий нос, бледные губы, но не видел лица. Как бы он хотел увидеть его по-настоящему хоть раз!
– Что? – кажется, на сей раз она смутилась.
– Тебе не нравится, как я смотрю на тебя?
– Мне интересно, о чем ты при этом думаешь.
Дэнтону хотелось бы рассказать. Но эти вещи значили слишком много для него, а для нее означали бы еще больше. И он не был уверен, что на самом деле чувствует.
– Ни о чем, – соврал он, и она это поняла.
Кассандра стянула алый плащ и вернула ему.
– Если я вдруг покину тебя, ты ведь даже не вспомнишь меня, так?
– Я не в силах вспомнить даже родную мать. Но если тебя вдруг не станет, я буду помнить голос.
– И все, что ты вспомнишь – мой писклявый голос?
– Я не виновен в том, что не запоминаю лиц.
– А если говорить не о лице? Что бы ты вспомнил?
Дэнтон не хотел врать. Но и правду он не должен был говорить. Поэтому молчал, а она ждала ответа, пока не устала. А после встала и ушла в темноту.
Дэнтон расстелил попону, лег и укрылся плащом.
VIII
Америя, Кроунгард
Покои короля