Мертвые мухи зла
Шрифт:
– Товарищ мужчина, объясните: вот на этом... как его?
– Канапе, - произнес односложно, она обрадовалась:
– Вот, на нем самом - царь имел хозяйку, эту...
– Вырубову?
– Во! Ее! Я вообще удивляюсь и даже поражаюсь! Да вы сами поглядите на пор... Как его?
– Портрет?
– Вот! Да она же старуха! Толстуха! Я по нам знаю, что даже наши слесаря толстых не хотят! Враки все это!
– Враки...
– А тогда зачем врешь?
– Как велят - так и рассказываю.
– Ну-у, тут у вас все бесчестные, значит. Вот, другое дело - царица. Смотри,
На что они рассчитывают... Ведь совсем не глупая баба. Неужели эти люди поверят басням о разврате в царской семье...
Подошел рабочий. Традиционный, с большими неряшливыми усами.
– Говорят, Николашка где-то здесь мальчонку ножом зарубил. Говорят, был какой-то дневник этой Вырубовой. Что, мол, там она как бы свидетельствовала. За что он - мальчика этого?
Стало тошно. Нет. Не его, Званцева, дело. Лить помои на семью ради сохранения своей жизни. Она ведь давно вышла в тираж. Какой же смысл?
– Государь был добрый человек и никогда такого не делал.
– Он пять тыщ положил девятого января!
– взбеленился рабочий. Усы у него хищно зашевелились и сразу выросли в объеме.
– Девятого января погибло 188 человек. По собственной дури. И провокации попа Гапона. Вы же, рабочие, и повесили его за это...
– Не верю...
– растерянно сказал рабочий.
– Но по голосу... Вы как бы говорите правду... Я сообщу, куда следует...
– Верно, - кивнул с улыбкой.
– Во-он тот, длинный, сухой - как раз из Большого дома. Вперед, товарищ...
Рабочий выкатил бесцветные глаза, закусил ус и побежал вприпрыжку. Званцев видел, как он что-то говорит Цуккерману на ухо, размахивает руками, то и дело тыча перстом в его, Званцева, сторону. "Сейчас пожалует... подумал.
– И слава Богу. К одному концу..." Но чекист не подошел.
Женщина лет пятидесяти притянула, зашептала:
– А правда, что они все здесь, бывало, на горшки по нужде сядут когда по малой, когда по большой, и ведут, ведут беседу на всякое... Ну, там - у кого перстень толще или кто чего купил. И - нисколечки не стесняются. При том, что мужики и бабы - все вместе?
– Ну, что вы, - зашептал таинственно.
– Это теперь в Кремле очень модно, на вечерах. А тогда они бы не додумались...
Отскочила, зашипела, как гадюка.
...Только в обеденный перерыв, усевшись за стол напротив, произнес Абрам Менделевич гневную филиппику.
– Напрасного труда, гражданин Званцев. Я к тому, что труда напрасного быть не должно. Человек обязан трудиться, имея явную пользу. Я разговариваю с вами о подобной теме в первый и последний раз...
– А если...
Перебил:
– Я застрелю вас в голову. Чтобы вы себе знали и не строили воздушных шариков! Исполнять все! Точно! Это ваш интерес!
"Нужные люди" явились к вечеру. Молодой человек лет двадцати, похожий на юнкера, только в цивильном, женщина лет тридцати пяти с пепельными локонами и яркими голубыми глазами, девочка лет двенадцати в подчеркнуто старорежимном платье. Даже сердце защемило: зачем такая неосторожность, такая фронда...
Экспозицию осматривали молча, иногда
– Констатируем, значит... На контакт с вами они не рискнули. Это у нас весьма вызывает... Тревожные чувства, как бы. Не знаю, не знаю... Если еще раз не придут - дохлый номер в бывшем цирке.
– Как насчет прогуливания?
– Званцев совсем не хотел подтрунивать или тем более - издеваться. Но этот человек непостижимым образом заражал своей безумной речью и слова выскакивали сами, не подчиняясь.
– Можете поиметь. Только не вздумайте смыться. Круг парка наши. Пройдете всмятку. Как яйцо по кумполу, поняли?
Ах, какой славный выдался вечер... Тихий, теплый - короткая, но дивная пора, как некогда об этом сказал поэт. Вошел в парк, справа темнел дворец, впереди - Камеронова галерея, левее - стеклянная поверхность озера. Захотелось уйти к противоположному берегу и оттуда обозреть былое величие империи. Когда - шагов через двести - остановился, чтобы полюбоваться на Ростральную Чесменскую колонну, услышал из-за деревьев едва слышный шепот:
– Не оборачивайтесь. Слушайте. Оружие для вас у главной лестницы галереи, в траве, у третьей ступеньки. Уходите сегодня же, они вас убьют. Охранник идет за вами шагах в пятидесяти...
– Он ведь тебя может увидеть...
– Я всего лишь девочка. Я не боюсь.
С полчаса бродил Званцев по берегу, бросал палочки, камушки, дожидаясь, когда начнет смеркаться. Но вот осенний вечер размыл очертания деревьев, дворцов, и Званцев пошел к лестнице. Каково же было его изумление и страх даже: он увидел недавнюю девочку, она сидела на корточках, прижавшись к каменной тумбе.
– Вот оружие...
– у ее ног матово поблескивал браунинг с глушителем на стволе - этот пистолет Званцев легко бы отличил среди многих.
– Ступайте за мной.
– Куда.
– Увидите.
Шли по жухлой траве, она мягко шелестела под ногами. Неожиданно, словно из-под земли, вырос охранник.
– Стоять. Руки за голову!
Выстрелил, он рухнул, оттащил обмякшее тело в кусты. Вокруг никого, выстрел прозвучал тише, чем хлопок пробки от шампанского. Девочка взяла за руку, шепнула встревоженно:
– Вы поторопитесь, а то они хватятся. Нам нужно добраться до станции Александровской. Оттуда поедем на автомобиле.
– Но... пока дойдем, пока доедем до города - они по телефону перекроют все дороги?