Мертвые не кусаються
Шрифт:
— Берю! Александр-Бенуа! Толстенький! Старик!
Не знаю, как выразить отчаяние. Я понимаю, что он в ауте, кончился! Две пули в такое место — это как паровой каток для лягушки: безжалостно!
Угнетенный, но разозленный, я выскакиваю в коридор. Бросаюсь на Мартина Брахама, который рассматривает картину, изображающую генерала Франко, организующего оборону против вторжения Наполеона I.
— Вы убили его! Негодяй! Вы убили его!
Он освобождается, толчком такой силы, что я едва не падаю.
— Расскажите кому-нибудь другому, комиссар! Меня
Я тупо разглядываю его, ошалевший от искренности его тона. Что же, значит, это не он? Ей-богу, он обманывает… Самый коварный лис, когда-либо виденный за всю вашу краьеру…
Пытаюсь догадаться… Он застал у себя Толстого. Будучи более ловким, чем мой приятель, он его застрелил. Затем пришел ко мне, попросил меня выдворить его, что-бы я первым обнаружил тело. Он надеется, что я это спущу ему! А сейчас изображает удивление. С какой целью? Не думает же, что я поверю в его невиновность!
— Он мертв! — говорю я… — Мертв! И это вы его прикончили!
К моим глазам подступают слезы. Маэстро видит мою печаль и кажется весьма удивленным.
Злобно вытаскиваю приятеля бум-бум.
— Один жест и я пристрелю вас, как бешеную собаку, Мартин Брахам! — рявкаю я. — И плевать мне, что это не будет похоже на несчастный случай!
— Но, в конце концов, не убивал я его! — возбуждается он. — И вы это знаете. Оставьте ваши кривляния.
Пошли вразнос. Представьте фантастичность ситуации, дети мои. Мы оба, сомневающиеся друг в друге. В башке у меня путается. Думаю: «если он считает, что я ловчу, значит, действительно, не он анестезировал моего Толстяка».
Только не притворяется ли он, думая, что я ловчу? Прячу пукалку на место и возвращаюсь в его комнату. Бросаюсь к телефону. Здесь телефонистки никогда не спешат. Все они, как на подбор, маленькие, кругленькие, с усиками и с толстыми волосатыми ногами. Нетерпеливо луплю по рычагу. Хотите верьте, хотите нет (как говорил мой дорогой Берюрье), но у меня стучат зубы. Затем начинает все дрожать внутри. Копыта подламываются, ребята. Сан-А в ауте. Бросаю аппарат. Обрушиваюсь на телефонный столик. Задыхаюсь. Говорю сам себе, что Мартин Брахам может воспользоваться ситуацией. И меня пришить. У любимого комиссара не хватит реакции.
Пытаюсь преодолеть ошеломление. Дерьмо, я же мужчина, по мнению девушек, которых я сделал женщинами. Замечаю в дверях Маэстро с пистолетом в руке. Такой дробитель орешков, снабженный симпатичным глушителем. Извольте, пожалуйста! Отмерит ли он мне порцию? Нет: он проникает в ванную. Именно в этот момент я понимаю, что он не виновен в убийстве Берю. Потому что он решил проверить, не лгу ли я!
Но тогда кто же?
Что за ужасный кровавый бифштекс? Неужто явился еще кто-то с тем же заданием, что и у меня? Принял ли он Берю за Маэстро? Раздается глухой шум. Затем звук разбитого стакана. Выпрямляюсь. Что там еще случилось?
Не спешите, сейчас, так и быть, выложу, канальи.
Входит Берю!
Просто-напросто.
Из ванной… С черной дубинкой в руке.
Он
— Лис, задница! — провозглашает он. — Понадобилось время и инсценировка, но я его поимел.
Лава пять
Мартин Брахам занял место Толстяка на кафеле ванной комнаты. Его снежная шевелюра в области затылка стала немного розовой. Он в отключке на довольно длительное время.
— Я отмерил классную дозу, — уверяет Храбрец. — Я знал, что если не сорвать такой плод, как он, с первого раза, возможности переэкзаменовки не будет. С этим партнером играть надо серьезно. Доказательство его сомнений налицо.
Он поднимает пистолет Маэстро.
— Нет, посмотри снаряжение! Инструмент высшего качества. Этим ты ухлопаешь мэра города прямо во время заседания муниципального совета так, что он сам не заметит. Грация и гибкость! Не петарда, а балерина. Смерть под сурдину, квазиточно! Ты не жмешь, а только думаешь о гашетке, и удар наносится, производя не больше шума, чем пуканье незабудки. Знаешь, этот объект стоит дороже, чем оружейный склад нашего курятника.
Он кладет пистолет в карман.
— Надо проверить его багаж, думаю, что у принца там много чего. В его деле аксессуары — это все! Как и в нашем тоже. Потому что, как говаривал мой племянник-боксер: «Лучше иметь свою хорошую правую, чем все права!»
Разговаривая, он разматывает нейлоновый шнур, которым, как человек предусмотрительный, запасся заранее, и энергично связывает щиколотки и кисти своей жертвы.
— Зачем все это кино? — спрашиваю я. — Было же условлено, что ты просто спрячешься, чтобы его успокоить…
— Йес, месье, только этот хитрец, как тот старый пьяница, который если не сидит с бутылкой, то берет бутылку с собой. Иди взгляни…
И он увлекает меня в комнату.
С грацией толстокожего и необыкновенной легкостью Его Величество вспархивает на стул, по виду крепкий, и пока тот не развалился, запускает руку в один из шелковых тюльпанов люстрвески. Вы же его знаете: если что-то не поддается, он его ломает. Сейчас жиртрест попадает в яблочко. Люстра иллюстрирует это, танцуя испанскую джигу. Качаясь, лампионы придают комнате иллюзорное движение вращения, которое напоминает последствия сильного похмелья.
— А вот и объект, барон! — триумфально соскакивает Большой со стула именно тогда, когда тот подламывает колени, как услужливый верблюд, чтобы облегчить высадку своему седоку.
Сам объект представляет собой черную кубическую коробочку со стороной пять или шесть сантиметров (не имея при себе рулетки, прошу простить мою неточность). На одной из ее сторон имеется красная кнопка. На другой — миниатюрная металлическая трубка, длинная, как мизинец моего кузена Эрнеста (того, у которого нет ногтевых фаланг, поэтому он никогда не мучается окоченением кончиков пальцев). Остальные стороны (которых должно быть числом четыре, если моя дедукция верна) в дырочках.