Мертвые незнакомцы

Блэк Итан

«Я не смогу остановить его».

Рука высокого ныряет под камербанд, [12] и тут рядом с Воортом раздается женский вопль:

– Я здесь, Фред! Фред!

Воорт врезается в женщину, с силой толкая ее на толстяка справа.

Но он двигается слишком медленно. Сознание наполнено ужасным ощущением опоздания.

Глава 13

Вьетнамцы появляются позади лейтенанта Джона Шески, выскакивают из леса, когда тот делает шаг на расчищенный участок. Пули секут

папоротники и деревья, хлещут вязкую землю, рассекая их зону обстрела так же основательно, как линии прочерчивают миллиметровку.

12

Широкий пояс-шарф, надеваемый под смокинг.

Пронзительно вопят птицы. Листья разлетаются в зеленые клочья. В первую же секунду падают четверо. Один из них кричит:

– Мэри!

Однако, несмотря на внезапность и скорость атаки, разум Шески работает логически, укладывая весь мыслительный процесс в доли секунды. Он инстинктивно отдает приказы.

– Дымовые гранаты!

Выраженное словами, его решение прозвучало бы так: «Они позади нас и справа. Наш единственный шанс – бежать к тем срубленным деревьям и использовать их как прикрытие. Если мы останемся здесь – погибнем».

– Сюда!

И вот они бегут. Сержант Манн отстреливается. Еще один рядовой упал, и Шеска, слыша свист пуль над ухом, пытается определить, не стреляет ли кто из-за бревен.

«Если там нас поджидают, мы погибли».

Но стреляют только сзади.

«Этому вражескому командиру следовало поставить людей за бревнами, но он слишком уверен в себе. Один из его людей поспешил стрелять, они упустили внезапность».

Шеска достигает ближайшего бревна – огромного, с обрубленной верхушкой, источенного термитами куска красного дерева, в который пули вонзаются, словно поглощаемые влажной древесиной.

Их осталось трое: Шеска, сержант Манн и рядовой родом из Чикаго. Рация и радист лежат на открытом месте, до них десять ярдов. Вызвать авиационную поддержку невозможно.

Стрельба стихает. Тишина кажется оглушительной.

«Этот командир сделал одну ошибку. Могу ли я заставить его совершить еще одну?»

Нападающие, полагает Шеска, сейчас готовят боеприпасы, возможно, перемещаются, выискивая места получше. Он приподнимается, не высовываясь из-за бревна. И кричит, стараясь, чтобы в голосе звучала ярость, хотя он совершенно спокоен. Кричит на прекрасном вьетнамском (Шеска-актер, Шеска-игрок):

– Товарищ, ты допустил ошибку!

«В худшем случае ничего не изменится. Но может быть, я смогу заставить их промедлить».

Он орет, словно взбешен:

– Вы напали на своих советских союзников! Так-то вы обращаетесь с друзьями?

Абсурдно. Но огонь не возобновляется. Шеска, вдохновленный, продолжает, стараясь, чтобы в голосе звучали презрение и возмущение:

– Мы – советские разведчики, переодетые в американскую форму! Возвращаемся с планами американской базы в Дананге! Вас должны были предупредить! Вы обязаны проводить нас до границы, а не стрелять!

Дурацкая шутка. Величайшая, чудовищная ложь войны. Но Шеска слышал доклады, что время от времени во вражеских отрядах появляются русские.

Шеска должен превратить голос в оружие. Шеска вбирает всю ярость, гнев из-за погибших подчиненных, гнев, накопленный за всю жизнь, в могучую волю.

«Мне надо удержать их от атаки до темноты».

– Назовите свою часть!

Шеска надеется, что раненые солдаты на холме не очнутся, не закричат по-английски, разоблачая ложь.

Чарли Манн таращится на него, на узком лице уроженца Западной Виргинии написано благоговение. Сержант чуть-чуть понимает вьетнамский. Это храбрый ветеран на четыре года старше, грубоватый и умный, – и он скрещивает пальцы на удачу.

И на этот раз ему отвечают по-вьетнамски. Смысл сказанного сводится к простому: «Врешь!»

Но они не стреляют. Они считают, что он лжет, но не уверены на сто процентов, а ошибиться в таком деле не хотят.

Теперь Шеска становится европейским колонизатором, насмехающимся над ничтожным вьетнамцем так, как он читал об этом в книгах по истории.

– Разве Хо Ши Мин делится с вами всеми военными планами? Разве генерал Зиап звонит вам по телефону каждый раз, когда планирует разведывательную операцию? Сделайте еще одну ошибку – и будете жалеть так, что даже представить себе не можете. Я хочу поговорить с вашим советским офицером связи.

Это может и не сработать, мелькает мысль. Но вьетнамец снова ругается. Здесь, разумеется, нет никакого «советского офицера связи».

«Если это солдаты регулярной северо-вьетнамской армии и у них есть рация, они ею воспользуются. Если это вьетконговцы, у них рации может и не быть».

До них доносится:

– Выходите, проверим вашу историю!

– Свяжитесь с моим начальником, полковником Алексеем Грудоновым – его временный штаб расположен в деревне Лу Нок, – отвечает Шеска. Имя он придумал, а деревня находится на вражеской территории в тридцати милях отсюда.

– Дайте нам вашу рацию!

И Шеска смеется!

Он по-настоящему вошел в роль. Вошел настолько, что двое товарищей широко открывают глаза при виде таланта, брызжущего ключом из молодого лейтенанта, с которым они познакомились несколько дней назад. Шеска на самом деле покраснел, черты лица затвердели и искривились. Он похож на разгневанного надсмотрщика.

– По-твоему, Грудонов будет говорить по рации, которую могут услышать американцы? Не приближаться к нам! Пошлите гонца.

Они снова ругаются… но не стреляют. Может быть, думает Шеска, гонца они уже послали. Проходит несколько часов, свет начинает угасать, снова наползают тучи, скоро на джунгли опустится тропическая тьма. Шеска кричит, чтобы показать врагам, что он еще здесь:

– Вы еще не получили ответа?

Потом поворачивается к своим людям и, видя по глазам, что страх становится все сильнее и скоро может их выдать, жестами изображает, будто ползет. Они выскальзывают из-за бревна.

Десять футов преодолели благополучно.

На пятидесяти футах вражеский командир требует доказательств, что Шеска за бревном.

Один из раненых солдат приходит в себя и начинает кричать по-английски:

– Доктора!

Из-за деревьев начинается стрельба, но на этот раз Шеска по вспышкам может определить, где враги. Их слишком много.