Мертвые тоже хотят жить
Шрифт:
Отрицательно качнув головой, пыталась понять: о чем он, в чем был уверен?
– Я ведь не верил сначала, не верил. Но результат! Я не верил... Сдал анализы повторно, они подтвердились. Ты понимаешь, что это означало? Ты предала меня! Ты! А ведь обещала... Помнишь, что обещала? Я помню...
Сглотнув образовавшийся в горле ком, тихо прошипела:
– Заткнись!
– Что? О нет, милая, я хочу чтоб ты меня выслушала и поняла. Понимаешь?
– он попытался встать, но, пошатнувшись, снова упал на диван,
– Зачем?
– Я не могу спать... Я тебя вижу, вот! Бред, кому расскажешь, не поверят, - проведя пальцами по чуть отросшей щетине, пожаловался: - А еще ты приходила ко мне раньше. Зачем? Отомстить? Я бы тоже мстил. Да. Но зачем ты разбила наше фото? Ты была на нем такая красивая.
– Хватит!
– зажав руками уши, покачала головой. Проснуться, я хочу проснуться, а не слушать пьяный бред приснившегося мужа.
– Да, ты права, - он опустил голову вниз и заметил лежащие на боках бутылки, подняв почти опустошенную с коньяком, приложился к горлу. Заворожено наблюдая, как двигается кадык, как стекает по губам и горлу тонкая темная дорожка, как потом он прикладывает бутылку к щеке.
– Ты права. А я не прав. Но я исправляюсь. Я уже начал исправляться.
Проснуться! Сейчас же! Не хочу его видеть, не хочу. Слишком больно, слишком.
Я зажмурилась и еще сильнее сжала руками голову.
Тебя нет, ты сон, только сон.
Повторяя раз разом я и сама начинала в это верить. Снова. Всего лишь сон, пусть и такой реальный.
– Маленькая?
– голос Вадима стал глуше, он раздавался словно сквозь толщу воды, а вот другой голос, жужжащий последние несколько минут в голове, высверливающий в ней дыру, размером с Мариинскую впадину, становился громче.
– Мелкая?
Кто-то схватил меня за руку и с силой сжал. Ладонь обожгло, и я тихонько застонала, когда почувствовала, как тело выгнулось дугой и уже знакомая боль прострелила от макушки до кончиков пальцев на ногах.
– Слава Богу, девочка, что ж ты так нас пугаешь то?
– высокие, визгливые ноты вырывали из круговерти красок, заставляя морщиться и отворачиваться.
– Ма... мелкая, открывай глаза! Я клянусь, если сейчас же не откроешь...
– Клянется он! Нет, где врачи, когда они нужны!?
– Почему Вы вообще оставили ее одну?
– мужской, резкий голос казалось еле сдерживал себя, чтобы не наорать.
– Да спала она, понимаешь, спала!
– в ответ женский знакомый начал оправдываться.
– А поди ж ты, вон оно как получилось... Машенька? Маленькая, открой глазки? Ты же слышишь нас? Давай, хорошая.
Я снова поморщилась.
Да что ж такое! Даже поспать не дадут, то Вадим со своими претензиями, то баб Зина, то..
– Давай, малявка. Я что, зря приехал? Ты же сама просила. так что, давай...
– Максик?
– прошептав, закашлялась. Горло
– Что?
И вновь закашлялась.
– Вот, молодец, вот умничка, но лучше помолчи, - баб Зина боком оттолкнула брата в сторон и, наклонившись ко мне, поднесла к губам стакан с водой.
Первый глоток дался с трудом, горло жгло словно от кислоты, на глаза навернулись слезы, но я пила, с каждой каплей ощущая небольшое облегчение.
– И что у вас произошло? Что кричим?
– Что кричим?
– баб Зина взвилась и, резко повернувшись к вошедшему дежурному врачу, выпалила: - Почему так долго? Я вызывала Вас еще пять минут назад, а если бы..
Она всхлипнула и, прикрыв рот ладонью, разрыдалась.
– Эм-м-м?
– врач, мужчина лет сорока, переводил недоуменный взгляд с меня на баб Зину, потом на Макса. Остановившись на брате, он сощурился а потом выдал: - Почему в палате посторонние?
– Я не посторонний, - кулаки Макса сжались, а сам он, угрожающе наклонив голову чуть вперед, прошипел: - А вот Вы , видимо, скоро им станете. Сегодня же я пожалуюсь на Вашу халатность зав больницей.
– Молодой человек! Не нужно мне угрожать, еще слово и я попрошу охрану вывести Вас из помещения.
– Она не дышала, Вы понимаете? Хотя, что Вы можете понимать, кто Вам вообще дал медицинские корочки?
Не дышала? Как я могла не дышать? Я же спала.
– Такого не может быть... Приборы...
Баб Зина торопливо вытерла слезы и зло процедила:
– Отключены! Вы что, не видите? Вы мне дали вместе с таблетками снотворное! У меня все записано между прочим, а когда ей стало плохо, Вы где-то прохлаждались! Это безобразие. Да за это время...
Она снова всхлипнула и с испугом посмотрела на меня.
– Нет, я сейчас же звоню Кастельскому! И Владимиру Марковичу, а он уж разберется, почему его дочь была почти в коме, - схватив лежащий на тумбочке телефон, она потрясла им в воздухе и , не долго думая, принялась быстро набирать чей-то номер.
Врач скептически на меня посмотрел, видимо не понимая, как я могла так поступить, потом вздохнул и решил все же меня осмотреть. Пульс, сердце, зрачки. Второй раз проверив пульс, почесал бровь и выдал:
– Низкий, остальное вроде более-менее в норме.
– В какой норме?
– баб Зина уже отчитывалась моему новому родителю, услышав фразу, она скептически приподняла брови.
– В какой такой норме? Да она синяя вся! Краше в гроб кладут!
Расфокусированный взгляд скользнул по мне и остановился на моих глазах:
– Да, Владимир Маркович, она не дышала почти, и если бы я не поднесла зеркальце к губам... Да! Таблетки, да сказал безопасно. Хорошо, конечно. Да, - сбросив звонок, она зло сощурились и окинула напрягшегося мужчину торжествующим взглядом: - Ждите!