Мертвые тоже хотят жить
Шрифт:
– Долго будем меня разглядывать?
Резко вскинув глаза вверх, испуганно отшатнулась. Прямо на меня смотрели пронзительные темно-серые глаза с пульсирующим черным зрачком. Сглотнув, отступила на шаг назад. Брови мужчины нахмурились, а сам он напрягся. Быстро оглянувшись, посмотрел на запястье, на спрятанными под манжетой часы, и снова на меня.
– Интересно...
Новый шаг назад. Пытаясь охватить взглядом всю фигуру мужчины, нервно облизнула губы, и , как только он двинулся ко мне и протянул руку, пытаясь схватить, резко развернулась и бросилась бежать, подгоняемая
Мне было страшно. Очень. Страх застилал глаза, оглушал, заставлял бежать все быстрее и быстрее. Почему? Не знаю. Наверное потому, что он увидел меня. Именно меня, а не кого-то за моим лицом. И я бежала, искренне желая оказаться как можно дальше, оказаться там, где меня любят, там, где ждут.
Тьма вняла моим мыслям и метаниям, закружила, окутала белой дымкой и выкинула. На кладбище.
Сделав пару шагов вперед, остановилась и огляделась, боясь заметить за плечом мрачную фигуру незнакомца. Но кроме разбегающихся в разные стороны дорожек, да замерших за оградками памятников, тут ничего не было. Даже березы и сосны, привычные в старой части кладбища, тут не росли.
Обхватив себя руками, с тоской посмотрела на стройные ряды мраморных изголовий.
Куда идти?
Я снова оглянулась. Мне все казалось, что сероглазый мужчина вывернет из-за поворота и...
И что?
Я не знала, я ничего не знала.
Машинально перебирая ногами, старалась не смотреть на венки и надписи, но краем глаза все равно замечала: "От любящих детей", "От семьи Павленко", "От брата". Таких "от" было великое множество, и даже смотря строго вперед, под ноги, я видела покрытые зелеными листьями и цветами овалы с черными траурными лентами и надписями "От мамы и папы", " От старшего брата", "От скорбящего мужа".
Не выдержав, я снова побежала, взметая за собой хороводы из листьев. Я неслась в глубь, к деревьям, в старую часть кладбища. Я бежала к людям, их тихим голосам и горячим сердцам.
Мимо мелькали одинокие скорбные лица, а я все бежала, пока не заметила многочисленную группу, сгрудившуюся возле вырытой ямы.
– Мама?
– пальцы вцепились в кованную ограду чужого памятника, а я вглядывалась в усталое любимое лицо самого дорого человека, - Мамочка...
Какие-то незнакомые люди тихо переговаривались, с любопытством поглядывали на нее и снова шептались. Но я видела только ее и стоявшего рядом отца. Окинув безумным взглядом людей, нашла брата. Он стоял возле закрытого гроба и нервно курил, периодически поправляя белые рюши, выглядывающие из под крышки.
– Готово, давайте начнем, - невысокий, жилистый мужчина, выбравшийся из ямы, подошел к родителям, - Время.
– Я не могу, - мама всхлипнула и зарыдала.
– Ну что , Вы, Ольга Алексеевна, не стоит, нам ее уже не вернуть, - светловолосый мужчина, стоявший поодаль, подошел ближе.
Вадим.
Я смотрела во все глаза на свою убийственную любовь и поражалась его лицедейству.
Это нужно уметь так красиво врать, так честно смотреть
Мразь! Какая же ты мразь, любимый!
Пока мой гроб плавно опускали в яму, он говорил слова любви, он страдал на публику, изображая убитого горем вдовца, пока мама молча рыдала, пока у отца разрывалось сердце, пока губы брата что-то беззвучно шептали.
Говорили другие. Много, разное, но я уже не слушала восхваления себя любимой, я молча глотала слезы, смотря на свою семью. Меня неудержимо тянуло к ним, и я подошла ближе, почти коснулась волосами лица мамы, почти увидела страдание в глазах отца, когда резко посмотрела вниз, в мрачную глубину ямы.
Темная, зовущая, она жарким шепотом обещала поведать все тайны мироздания. Она тянула к себе лишая воли и мыслей. Ничего не видя перед собой кроме черной глубины и полированной крышки гроба, с припорошенными землей белыми кружевами, я сделала шаг вперед, и еще шаг, и еще.
Крышка дрогнула и медленно отодвинулась, пропуская ладонь с длинными пальцами. Бледная до голубизны, полупрозрачная рука с синими лунками на ногтях придавила кружева, и пошарив по бортику, вцепилась в край крыши, пытаясь отодвинуть ее еще дальше.
– Мама, нет!
– резкий окрик брата вернул контроль над сознанием и я в ужасе отшатнулась и, озираясь, пыталась понять, что же сейчас было.
Хватая ртом воздух, широко распахнутыми глазами смотрела на маму, обессилено опустившуюся на колени и чуть не упавшую в яму, навстречу бледной мертвой руке.
– Нет, нет, - мотая головой, попыталась вцепиться в ее тело и оттащить от края. Но руки прошли сквозь плечи и я, не удержавшись, снова сделала шаг вперед, к бездне, - Мамочка, нет!
Но там ничего не было. Ни рук, ни выползающего мертвеца. Только мягко поблескивающая, плотно закрытая крышка гроба. И уже грязные кружева, совсем недавно бывшие кипенно белыми.
Показалось?
– Мама, я тут, пойдем.
Обернувшись, заметила, как брат, обнявший маму за плечи, попытался аккуратно развернуть ее и увести.
– Максим, я не могу, - мама закрыла лицо ладонями и, тяжело вздохнув, сгорбилась, становясь маленькой и хрупкой, - Она там. Моя девочка осталась там.
Брат напрягся, с силой стискивая челюсть и беспомощно посмотрел на отца.
– Оленька...
– Ольга Алексеевна, ее там уже нет, там только тело.
С ненавистью посмотрев на мужа, сжала кулаки.
Да! Там только тело! А я стою рядом! Ну же, обернись! Посмотри на меня!
Но он не слышал, он только недовольно глянул в сторону работников кладбища, и те, подгоняемые его холодным взглядом усиленнее заработали лопатами, забрасывая яму землей.
Меня никто не слышал, ни родители, ни брат, ни гости. Только земля. Сзади, за спиной, она как будто бы снова пошевелилась и позвала, и я почувствовала, как холодные, липкие пальцы коснулись лопаток, провели по позвоночнику, заставляя сжиматься и ежиться. Резко обернувшись через плечо, с ужасом заорала. Крышка гроба снова шевелилась, как будто ее кто-то толкал с низу, изнутри, пытаясь отодвинуть, пытаясь выбраться.