Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей
Шрифт:
Мифы о Дарвине сочиняют и сегодня. Именно сочиняют, потому что сейчас этим занимаются профессиональные писатели, и у каждого мифа есть совершенно конкретный автор. Речь идет о нынешней постмодернистской литературе, особенно англоязычной, активно творящей альтернативную историю. Привычные нам биографические романы, в которых «все по правде», стали скучны. Как и полагается писателям-постмодернистам, авторы смело «деконструируют» историю, фантазируют, смешивают реальность и фикцию, создавая произведения, где есть место и приключениям, и теории заговора, и элементам интеллектуального детектива. Особенно часто сюжеты крутятся вокруг путешествия на «Бигле», что и понятно: пять лет, проведенных в экспедиции, были самым насыщенным событиями периодом жизни нашего героя. Вот содержание одного из таких романов – «Заговор Дарвина» (The Darwin's conspiracy, 2005 г.) Джона Дарнтона.
Центральная фигура романа не Дарвин, а Роберт МакКормик, хирург и «официальный» натуралист «Бигля», прикомандированный
…не только помог МакКормику упасть в кратер (или, точнее, не воспрепятствовал этому), но также, много лет спустя, должен был иметь дело с Уоллесом, который тоже хотел обнародовать открытую им теорию… Уоллес дознался, что Дарвин познакомился с американским преданием и затем написал «О происхождении видов», и в течение долгого времени шантажировал его, угрожая разоблачением в плагиате {500} .
В этом романе, насколько можно судить о нем в пересказе Доминики Орамус, Дарвин предстает человеком малосимпатичным. Завистливый, двуличный, даже жестокий, он постоянно обманывает, редактирует собственные путевые дневники, старательно вычищая из них упоминания о МакКормике, и даже «платит за молчание» Фицрою и Уоллесу. Автор как будто нарочно развенчивает образы исторических деятелей, стремясь показать их максимально непохожими на те, к которым мы привыкли по учебникам. Писатель рассчитывает на то, что массовый читатель знаком с реальной биографией Дарвина лишь в самых общих чертах. Откуда ему знать, например, что реальный МакКормик ни в какой кратер не падал, умер девяностолетним старцем и, стало быть, не только смог «насладиться» успехом своего соперника, но и пережить его на целых восемь лет.
500
Oramus D. Darwinowskie paradygmaty. Mit teorii ewolucji w kulturze wspolczesnej. S. 91.
Еще роман (и снова спасибо пани Доминике!): Гарри Томпсон, «Эта темная вещь» (This Thing of Darkness, 2005 г.). В нем повествование ведется от лица капитана Фицроя. И опять привычный хрестоматийный образ Дарвина рассыпается в прах: оказывается, натуралист был не таким, каким мы привыкли его считать! Капитан видит в своем спутнике трусливого эгоцентрика, притворяющегося больным при малейшей опасности. А также холодного рационалиста, уверяющего аристократа Фицроя, что все его рыцарские добродетели обречены на скорую гибель, как погибли некогда допотопные чудища. Таков закон природы, согласно которому мир будет принадлежать практичным бизнесменам и ученым. В ходе экспедиции Дарвин «открывает эволюцию», но Фицрой в обмен на содействие в исследованиях берет с него честное благородное слово никогда не публиковать свои еретические мысли. Дарвин соглашается. Но вот наступает 1858 г., когда ученый получает знаменитое письмо Уоллеса с описанием открытого им принципа естественного отбора. По Томпсону, Дарвин бросается к Фицрою, умоляя освободить его от честного слова, дать возможность опубликовать «Происхождение видов». Фицрой соглашается, хотя и угрожает уничтожить будущую книгу отрицательными отзывами в прессе. Такая вот «история с географией».
Эти и им подобные произведения кажутся реакцией на набившие оскомину жизнеописания «идеальных ученых», искренних борцов за истину, безукоризненно добродетельных в каждом своем поступке. Авторы словно показывают нам «изнанку» научных открытий, какой она могла бы быть. В свое оправдание они могут – при желании – сослаться на документальные источники. Например, если надергать из сочинений, и особенно из частной переписки Дарвина, разного рода соблазнительные цитаты, упорядочить и снабдить пристрастным комментарием, то перед нами предстанет малопривлекательная личность – расист,
Подлинного Дарвина не нужно ни идеализировать, ни идолизировать. Многие его недостатки и заблуждения были обусловлены духом страны и эпохи, в которых он жил. Но так уж устроена мифология, что она почти не знает полутонов, психологических нюансов. Эпический герой велик и благороден во всем, а если он и сворачивает на кривую дорожку, то обычно под влиянием злых сил. Среди сегодняшних биографических мифов о Дарвине есть образцы и вполне позитивного свойства, освещающие романтическим флером ближайшее окружение ученого. Особенно посчастливилось в этом смысле Эмме Дарвин.
Все биографы и современники-мемуаристы изображают супружескую жизнь Эммы и Чарльза как необычайно удачную, их семейное счастье становится постоянным элементом мифа о Дарвине. Эмма в поп-культуре превратилась в настоящую Пенелопу (хотя они поженились спустя несколько лет после возвращения «Бигля» и на ее долю не выпало многолетнее ожидание мужа), которую описывают как идеал заботливой и толерантной жены, помогающей изданию сочинения, идеологически противоречащего ее убеждениям {501} .
501
Там же. S. 233.
Времена, когда мифы играли центральную роль в жизни юного человечества, давно миновали. Но потребность в них, как и способность их генерировать на основе фактов современной жизни, никуда не исчезла. Даже в век науки и высоких технологий людям нравится верить в чудеса. Не в Бабу-ягу и домовых, конечно, а, например, в «инопланетных гуманоидов» или парапсихологию. Большинство научных теорий так сложны, что в «чистом» виде среднему человеку малодоступны. На помощь приходят популяризаторы научных знаний или мифотворцы, талантливо соединяющие реальность и вымысел. Не стоит удивляться буйству фантазий, окружающих жизнь и творчество Дарвина. Это всего лишь еще одно проявление неумирающего интереса к ученому, который научил нас мыслить по-новому.
Помимо склонности к мифотворчеству, человечество никак не может избавиться от еще одной странной привычки – заглядывать в будущее. Особенно в такое отдаленное, которое никто из нас точно не увидит. Дарвинизму не так давно исполнилось 160 лет. Просуществует ли он еще столько же?
Сам факт биологической эволюции, происхождения видов естественным путем, представляется незыблемым – это признал и наместник Христа на земле (римский папа). С естественным отбором несколько сложнее. Хотя у большинства нынешних биологов его реальность и главенствующая роль в эволюции особых сомнений не вызывает, есть в научном сообществе и «ересиархи». С некоторыми из них мы уже встречались в предыдущих главах. «Эволюция не по Дарвину» – тема респектабельных ученых трудов: антидарвинисты, хотя и пребывают в меньшинстве, капитулировать не думают. Если исходить из имеющихся сегодня знаний, то нельзя исключить, что в будущем мы остановимся на том, что эволюция в живой природе идет разными путями и естественный отбор – всего лишь один из возможных. Но даже это нисколько не умалит ни значения естественного отбора, ни величия открывших его Дарвина и Уоллеса, и дарвиновская модель эволюции сохранится как одна из нескольких, реализующихся в биосфере.
Полный крах дарвинизма возможен только в том случае, если будет неопровержимо доказано, что естественному отбору в живой природе ничто не соответствует. Абсолютно незыблемых теорий (не путать с фактами!) в науке не бывает. Дарвинизм тоже не застрахован от того, чтобы оказаться в числе отвергнутых научных доктрин. Но на сегодняшний день никаких признаков подобной участи не просматривается. Больше того, некоторые авторы считают, что учение Дарвина стало последним революционным событием в биологии, завершившим эпоху великих открытий в этой науке. Все самые замечательные более поздние достижения – законы Менделя, расшифровка двойной спирали ДНК и подобные им по масштабу – были лишь «развернутым комментарием» к теории Дарвина. Как ни значимы они сами по себе, ни одно из них не потрясло здание науки так, как потрясло его «Происхождение видов». Заговорили даже о «конце науки» – в том смысле, что все подлинно фундаментальные открытия уже состоялись и ученым XXI в. остается лишь вносить поправки и дополнения в уже в целом готовую картину мира {502} . Значит, не видать нам впредь ни новых Коперников, ни «быстрых разумом Невтонов»? Мне это кажется маловероятным, но стоит ли гадать о том, какие именно революции ждут естествознание в будущем?..
502
Хорган Д. Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки. СПб.: Амфора, 2001. 479 с.