Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей
Шрифт:
Хищные животные всегда были камнем преткновения для теологов и философов, бившихся над решением проблемы теодицеи.
Господи, отчего я так люблю Тебя, но часто и сержусь.
Зачем Ты сотворил хищных. И сову, и ужасную рысь.
Как она, маленькая, поедает громадного лося.
И пьет кровь из него.
И истощенный лось падает и умирает.
А они все гадкие и маленькие прибегают и едят мясо его.
Господи. Зачем это?
Рис. 10.2. Русский лубок «Славный объедала и веселый подпивала». Первая четверть XIX в. Именно так выглядят теплокровные животные с точки зрения любого холоднокровного, довольствующегося гораздо меньшим количеством пищи (в пересчете на единицу массы тела) {443}
443
Источник рисунка: http://www.vel-museum.ru/images/L03.jpg.
И несколькими страницами ниже: «…хищные питаются травоядными. И это уже не Божие. Сова пожирает зайчонка – тут нет Бога. Бога гармонии и добра» {444} .
Некоторые богословы предполагали, что в раю земном хищничества не было и волки, львы и пантеры жили как мирные вегетарианцы {445} . Однако травоядный лев – в зоологическом смысле уже не лев, а какое-то другое животное. Дело в том, что «львиность» не сводится только к грозному рыканию и пышной гриве (у самцов). Лев – это еще и совершенно особое устройство зубов и пищеварительной системы, позволяющее животному питаться мясом, а также особые формы поведения, нужные, чтобы преследовать, убивать и пожирать добычу. Настоящий лев не сможет щипать травку даже из самых лучших побуждений {446} . Видимо, если эта идея верна, нам нужно предположить, что сразу после грехопадения часть животных чудесным образом изменилась так, чтобы начать питаться мясом, мгновенно приобрела все нужные для этого черты строения. Или же я чего-то не понимаю?
444
Розанов В. В. Собрание сочинений. Последние листья. М.: Республика, 2000. С. 176, 203.
445
Это райское состояние воспринималось как утраченное лишь временно. Ветхозаветный пророк Исайя учил, что в будущем, после конца времен, снова наступит всеобщий мир, когда «корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому» (Исайя, 11: 7).
446
Мы, люди, тоже эволюционировали в сторону всеядности, дополняя вегетарианскую диету мясной пищей. Мясоедение – не роскошь, а необходимость, определяемая биохимией. Человеческий организм может синтезировать почти все незаменимые аминокислоты, за исключением лизина. Растительные ткани им очень бедны, что обуславливает нашу потребность в белковой, животной пище. Генетик Владимир Эфроимсон (Эфроимсон В. Я. Генетика этики и эстетики. СПб.: Талисман, 1995. С. 236) именно дефицитом лизина объяснял происхождение людоедства и карликовости (пигмеи). Подобные феномены неоднократно и независимо возникали в разных районах земного шара, преимущественно в тропиках. При этом «почти у всех народов, не испытывавших лизиновой недостаточности, каннибализм вызывает острейшее отвращение и презрение» (там же. Похоже, что людоедство возникло не как извращенная форма поведения, а как адаптация к нехватке белковой пищи (хотя и могло «оправдываться» религиозными или магическими мотивами).
Теория Дарвина предложила новое решение старой проблемы существования зла в природном мире. Хотя в «Происхождении видов» этот богословский вопрос специально не обсуждается, ответ очевиден. Хищничество, паразитизм, жестокая внутривидовая конкуренция – все это эволюционные адаптации, «автором» которых был естественный отбор, действовавший столь же бездумно и механически, как закон всемирного тяготения. Хищники и паразиты причиняют страдания просто потому, что таков их образ жизни, унаследованный от предков. В том, что они появились, не повинна ничья злая воля. Их не «изобретало» никакое сверхъестественное существо. Поэтому кошка, играющая с пойманной мышью, не более «зла», чем вулкан Везувий, засыпавший пеплом Помпеи и Геркуланум, или астероид, врезавшийся в Землю в конце мезозойской эры. Творящий «зло» естественный отбор «озабочен» благополучием вида или популяции, ради чего спокойно жертвует интересами отдельного существа, даже его жизнью. Наши моральные оценки, понятия о добре и зле взяты из отношений в человеческом обществе и едва ли применимы к растительному и животному царству.
Даже такую страшную для всех нас смерть можно объяснить с позиции эволюции. Уже в конце XIX в. биологи, основывавшиеся на теории Дарвина, вплотную подошли к решению этого вопроса.
Бог Рува, сотворив людей, одарил их вечной жизнью. Состарившись, они сбрасывали кожу, как это делают змеи, и снова становились молодыми и сильными. Единственное условие поставил им Рува: в момент сбрасывания кожи их не должен видеть никто, даже ближайшие родичи.
И вот настала пора самому старшему из людей сбрасывать кожу. Чтобы никто ему не помешал, старик послал свою внучку за водой и дал ей калебасу. А в дне этой калебасы старик проделал маленькую дырку. «Пока внучка дойдет до дому, вода выльется, – думал старик, – и ей придется снова идти к ручью, и так много раз. А пока она будет ходить туда и сюда, я успею сбросить кожу». Но расчеты старика не оправдались. Девочка быстро смекнула, в чем дело, и заткнула дырку. Она вернулась домой и увидела, как старик сбрасывал свою кожу.
– Что ты наделала, негодная! – закричал он. Теперь я умру, и все люди станут смертны, потому что ты видела, как я сбрасываю кожу. Горе мне, горе! {447}
447
Жуков А. А., Котляр Е. С. Сказки народов Африки. М.: Наука: Главная редакция восточной литературы, 1976. С. 60.
Этот африканский миф – одно из большого числа записанных фольклористами преданий о происхождении смерти. Многие народы в своей мифологической юности были свято убеждены, что смерть не всегда терроризировала род людской. На заре времен, говорили они, люди жили вечно и стали умирать в результате нелепой оплошности или обмана. Им вторят и философы с богословами. «Смерть, одно из самых страшных бедствий, также есть зло, творимое не Богом, а нами самими» (Н. Лосский). Это значит, что она появилась уже после сотворения мира. Эволюционный биолог, со своей стороны, может лишь подтвердить это предположение. Да, в давние золотые времена умирать было совсем необязательно.
Биосфера Земли существует уже около четырех миллиардов лет, и большую часть этого громадного времени планету населяли лишь микроскопически малые одноклеточные существа. Сначала прокариоты – не обладающие оформленным клеточным ядром бактерии и архебактерии. Позже к ним присоединились протисты – тоже одноклеточные организмы, но несколько более крупные и к тому же обзаведшиеся ядром. Амебы, инфузории, эвглены, малярийные плазмодии – имя им легион.
Почти все эти мельчайшие обитатели Земли потенциально бессмертны. Их жизненный цикл –
Дарвинистическое объяснение того, как, когда и почему возникла смерть – ужасная, неотвратимая, – предложил еще в конце позапрошлого века наш старый знакомый Август Вейсман. Он рассуждал так {448} . Смерть, конечно, зло, но зло необходимое, возникшее на определенном этапе эволюции вслед за появлением многоклеточных организмов. Они устроены гораздо сложнее, чем одноклеточные, а чем сложнее организовано живое существо, тем сильнее его тело подвержено старению, изнашиванию. Больше того, клетки многоклеточных становятся специализированными. У бактерий и протистов каждая клетка-организм на все руки мастер. Она должна уметь все делать сама: и пропитание найти, и от врагов спастись, и поделиться надвое, когда настанет время. В многоклеточном организме царит узкий профессионализм, каждый тип клеток занят только одним делом. Многим из них просто не нужно жить вечно. Они постепенно отмирают, и с их гибелью организм неуклонно дряхлеет. Настает момент, когда он перестает размножаться и, согласно неумолимой логике естественного отбора, становится вреден для популяции. Состарившаяся особь отнимает часть ресурсов у молодых и плодовитых сородичей, поэтому сохранять ей жизнь было бы, как выразился Вейсман, «совершенно нецелесообразной роскошью». А значит, смерть возникла как эволюционное приспособление, очищающее жизненное пространство от отживших свой век старцев. Она – такая же адаптация, как панцирь черепахи, ловчая сеть паука, рыбий плавник. Ничего дьявольского, ничего злонамеренного. И да, смерть – это благо, если взглянуть на нее с точки зрения не особи, а популяции. У естественного отбора просто не было резона наделять вечной жизнью многоклеточные организмы, иначе мир наш переполнился бы болезненными и дряхлыми существами, «коптящими небо» и уже неспособными ни на что дельное.
448
Вейсман о происхождении и значении смерти: Вейсман А. О жизни и смерти // Новые идеи в биологии. СПб.: Образование, 1914. Вып. 3. С. 1–66.
Пожалуй, единственное явное исключение из этого правила – человек, у которого старые, вышедшие из репродуктивного возраста индивиды не утрачивают ценности для популяции. Практически во всех известных культурах старики пользуются уважением как носители мудрости и традиций, как главы родов и кланов. В дописьменные времена именно они выполняли важнейшую функцию связи между поколениями, храня историческую память своего племени или народа. Они же оказывают большую помощь в воспитании детей. Мне нравится определение того, что такое «человек», предложенное неким остроумным автором, имени которого я не знаю. «Человек, – сказал он, – это единственное животное, которому известно, кто его бабушка и дедушка». Очень точно подмечено. У подавляющего большинства животных, даже с развитой заботой о потомстве, связи между родителями и детьми прерываются после того, как молодняк начинает самостоятельную жизнь. А у людей семейные связи поддерживаются на протяжении трех-четырех поколений, от прадедов до правнуков. Решительно у Homo sapiens состарившиеся индивидуумы вовсе не делаются бесполезными нахлебниками, объедающими собственных сородичей {449} . Но поздно, поезд давно ушел, и смерть, возникшая как способ избавиться от престарелых особей, останется навеки с нами. Существование «полезных стариков» не в силах изменить этот прискорбный факт.
449
Чтобы быть справедливым, замечу, что из этого правила есть и яркие исключения. Вспомним рассказ Дарвина о дикарях-огнеземельцах, с жизнью которых он познакомился на крайнем юге Южной Америки. По его словам, «зимой, побуждаемые голодом, огнеземельцы убивают и поедают своих старых женщин раньше, чем собак; когда м-р Лоу спросил мальчика, почему они так поступают, тот отвечал: „Собаки ловят выдр, а старухи нет“. Мальчик описывал, как умерщвляют старух, держа их над дымом до тех пор, пока они не задохнутся; он в шутку передразнивал их вопли и показывал, какие части их тела считаются особенно вкусными» (Дарвин Ч. Собрание сочинений. Том 1. Путешествие натуралиста вокруг света. С. 184). Из контекста можно понять, что стариков, в отличие от старух, туземцы все-таки не съедали, даже во время самого отчаянного голода. Мистер Лоу – капитан китобойного судна, который, по уверению Дарвина, был хорошо осведомлен о быте огнеземельцев.
Вошедшая в поговорку эфемерная жизнь мотыльков и поденок – тоже продукт эволюции. Нам по-человечески жалко насекомых, обреченных умереть после одного-двух дней (иногда всего полутора часов!) полета, но мы и в этом должны увидеть определенный биологический смысл, а не садистский «каприз природы». Смысл существования взрослой крылатой поденки состоит в размножении. Спаривание, откладывание яиц, смерть. Отдав свой долг природе, поденка погибает, потому что больше ни для чего не нужна. Зато личинка этого насекомого может жить месяцы и даже годы в реке или озере, и для нее короткий предсмертный полет становится как бы триумфальным завершением жизни, воздушным апофеозом. Взрослые поденки не знают кризиса среднего возраста и старческой немощи, словно следуют принципу live fast, die young. Рекордсменом в этом отношении является другое насекомое, так называемая семнадцатилетняя цикада (Magicicada septendecim), живущая в Северной Америке. Ее жизненный цикл продолжается от 13 до 21 года, в среднем 17 лет (очень много для насекомых!), но большую часть этого времени цикада проводит в стадии личинки под землей. Достигнув половозрелости, она выберется на поверхность, но ее взрослая жизнь продлится до обидного мало, всего пару-тройку недель.
Итак, смерть, которая видится нам абсолютным злом, имеет естественное, эволюционное происхождение. Она – природный феномен, необходимый для поддержания экосистемного и популяционного баланса. Мне возразят, что это слабое утешение для того, кто потерял близкого человека или сам находится на краю жизни, осознавая свой неизбежный и скорый конец. Я с этим согласен, но утешать больных и страждущих не входит в задачи ученых, их миссия – объяснять и понимать мир таким, какой он есть, со всеми его радостями и горестями. За утешением нужно идти к священнику или философу. Но, может быть, кому-то такое рационалистическое объяснение смерти поможет избавиться от угнетающего восприятия мира как «театра ужаса», где царят черные, дьявольские силы, желающие человеку погибели. Какие дикие формы может принимать этот иррациональный страх перед воображаемой дьявольщиной, показывает история пресловутых «ведьмовских» процессов в Европе, пик которых пришелся совсем не на мрачное Средневековье, а на раннее Новое время, XVI и XVII вв., в просвещенных странах.