Мертвый мир - Живые люди

Гилл Полина

– Если бы не Билл, всего этого бы и не было. Вам стоит проявить уважение и молиться на него. – женщина, слепо следующая стадному рефлексу, примеру остальных, почти гневно и возмущенно вдохнула, втягивая расширенными от злости ноздрями воздух. Ее глаза загорелись, а сама она стремительно подскочила со стула. Но я перебила ее, уходя от последующего неприятного разговора. –Вы жалкие и гнилые.

Убежать от всего хотелось жутко. Вот я и убежала, переступая через порог, вновь оказываясь в давящих со всех сторон коридорах. За спиной слышались гневные проклятия, подхваченные, вероятно, подругой женщины, что разделяла ее интересы. Хотя, вероятнее всего,

они даже не осознавали в полной мере того, о чем кричат мне в след, почти проклиная.

***

Когда все вокруг потеряно, выглядит потерянно, то ты сам становишься потерянным. Потерянной вещью или человеком – неважно, потому что итог всегда один.

Когда мир вокруг меняется, ты меняешься вместе с ним, каким бы сильным человеком ты не был. Все подвластны времени, чувствам и переменам. Многое зависит от тебя, но в то же время ты зависишь от всего.

Когда в голове нет ничего, только мысли вопят от боли, ты хочешь заткнуть самого себя, потому что все это невыносимо. В таком состоянии ты чувствуешь отвращение к себе. Эта ненависть обусловлена тем, что смерть, невинная и ужасная, постигла не тебя, а кого-то другого.

Когда тебя посещает навязчивая идея о том, что для тебя так желанно, но ты одновременно боишься этих мыслей, то хочется себя ударить. Ударить так сильно, чтобы не только мысли вылетели из головы, но и чувства из груди. Хочется почувствовать пустоту. Потому что сейчас ты просто потерян, ты запутался и не можешь найти выход. Даже если тебе покажут путь, ты не увидишь его, потому что глаза твои и душа закрыты. Пустота нужна сейчас.

Хочется закопать собственное сердце или самолично растереть его в пыль, потому что то, что происходит с ним сейчас – одно и то же: боль, будто сама жестокость пронзает орган со всех сторон, изощренно протыкая самые чувствительные части. Кто-то разрывает ткани, сосуды, капилляры. Кто-то издевается. И этот кто-то – ты сам, поддавшийся любви человек. Любовь не только ранит, она убивает. Убивает, уничтожает, разрушает на молекулы. Испепеляет. Любовь хочет чувствовать чужие страдания.

Любовь – наркотик, при отказе от которого ты умрешь.

Любовь - садист.

Любая тварь желает, жаждет любви. Любая: совершенная или ничтожная. Каждая…

– Зачем ты делаешь это?- голос мальчика, что опустился на деревянную скамейку почти бесшумно, - хотя, вероятнее всего, она просто не заметила этого в силу своей задумчивости-заставил Дарлин искренне удивиться, поворачиваясь на звук. Ее темные глаза встретились с его, еще более черными и непонятными.

– Делаю, что? – отдавая отчет своим действиям, разъединяя руки, пальцы которых были недавно переплетены между собой, свидетельствуя о некоторой тревоге и волнении, вопросом ответила девушка, чуть разводя плечи. Она теперь часто ходила сутулая и поникшая.

– Думаешь о мертвых? – не боясь говорить о своих предложениях, будто зная, о чем вечно беззвучно говорит сама с собой Джоунс, то ли пояснил, то ли спросил Марко, опуская глаза вниз. Людей вокруг было много: каждый был занят чем-то своим, но пареньку казалось, что вокруг пустота, стоило ему только оказаться рядом с Дарлин. Вокруг нее будто все менялось и поддавалось тишине и печале.

– Чтобы не забыть их, - словно говоря всеобще известный факт, простейшую вещь, она чуть пожала плечами, повторяя за младшим Янгом, только смотря теперь куда-то вперед, скорее всего, на Тайлера, что уже долгое время мучился с непослушной брезентовой палаткой.

– Но, если они были действительно дороги тебе, разве

можно забыть? – искренне удивляясь, понимая, что хочет сделать для вечно грустной девушки хоть что-то, вновь спрашивает Марко, превращаясь в любопытного ребенка.

– Конечно, человеческая память коротка, как и жизнь, -Дарлин тяжело выдыхает, когда попытки темнокожего Тайлера не увенчались успехом. Девушка отдает себе отчет в том, что с мужниной теперь практически не общается, боясь даже случайно услышать его голос где-нибудь в коридоре. Его тембр с присущей ему грубостью для нее теперь как разрушающий все ураган.
– Особенно теперь.

– Тогда зачем ты ведешь себя так? – Марко не унимается. Он знает, что на любой его вопрос у Джоунс есть ответ, к которому она пришла после долгих размышлений в одиночестве, что окружает ее теперь почти постоянно, но мальчику действительно немного противно смотреть на такую Дарлин. Дарлин, которая все продолжает медленно умирать, превращаться в старуху. Кажется, лучше бы она просто исчезла, чем мучила себя и всех вокруг.

– Как? – казалось, подобный разговор, такая тема, должны вызывать хоть немного эмоций, любых, но ее голос все так же спокоен. Только Марко не может совладать со своими чувствами, ему, в какой-то степени, даже обидно за такое спокойствие. Но это - опустошённость, мальчик еще не знает, что это значит.

– Вечно молчишь и страдаешь,- борясь с желанием вскочить на ноги, опрокинуть скамейку, привлекая бы при этом своим вскриком чужое внимание, все же сдерживается ребенок, думая о том, что маме бы это не понравилось. Темноволосая женщина бы точно не одобрила такого его поведения, она воспитывала его иначе, желая сделать хорошего человек.

– Никто не может понять, когда человек страдает, - словно слыша в словах ребенка полную противоположность действительности и реальности, Дарлин покачала головой. Чуть помедлив, она добавила, - И совершенно точно никто не может понять, как сильно.

– Никто, кроме близких этого человека. – в этот момент в детской памяти всплыл силуэт матери, почти забытый, но все еще хранящийся где-то в глубине. Марко помнил, что больно было не только ему одному, не только Джину, но и всем, кто видел то, что произошло. Блэр чувствовала бессилие, Кловер дрожала. Даже глаза Тэда Крайтона были печальны.
– Джин и я переживаем за тебя. Уверен, Блэр тоже.

– Блэр тоже страдает, только наши причины для этого различны, - Джоунс вновь покачала головой, осознавая, наконец, что это, возможно, первый разговор, в котором она понимает, что говорит хоть что-то. Кажется, обижать ребенка своим молчанием ей не хочется. Ей вообще не хочется кого-то обижать, но она просто не может сейчас иначе. Почему-то, все, что произошло, принять намного сложнее, чем писали в книгах психологи. Практика труднее теории.

– Разве она не всегда так выглядит? – и вновь голос Марко почти тихий и спокойный, снова у него появляются вопросы и удивления. Мальчик, не осознает, но рад тому, что хотя бы Блэр не ведет себя так, как Дарлин. Он даже не ставит под сомнения слова Джоунс о своей подруге, потому что уверен в том, что они куда лучше его разбираются в чужих чувствах и мыслях.

– Нет, Марко, раньше мы все выглядели иначе, были другими людьми, наши желания тоже были иными.- ей хочется посмотреть в небо, но она боится. В тот раз там были звезды, теперь же, кажется, солнце и облака. Но это ничего не меняет, страх теперь везде, как и тревога.
– Ты просто начинаешь забывать об этом. Я ведь говорила, все поддается забвению.