Мертвый мир - Живые люди

Гилл Полина

– Я не хочу забывать. – ребенок почти испугался, понимая, что подобное развитие событий его не устраивает. Он действительно не хочет, даже боится забыть хоть что-то. И в этот момент понимает, что его мозг логически додумывает каким был цвет глаз его матери. Ее лицо стирается из его памяти.

– Зря, беспамятство как лекарство. Многое из того, что тебе известно – ненужная информация, - даже не замечая перепуганного детского взгляда, да трясущихся рук и потеющих ладоней, тем же незаинтересованным голосом предлагает Дарлин. Для нее забытье есть спасение. Но оно не вечно.

– Ты тоже забываешь много ненужного? – рука дрожит, плечи дергаются порой от жуткого

холодного страха. Марко хочет побить себя, заставляя вспомнить то, что – теперь он уверен-забыл. Слезы наворачиваются на глаза. Маму нельзя забывать, боже, у него ведь был когда-то отец! Любимый папа, защищающий его, Джина, маму! Как же звали мать? Как?

– Да, я что-то знала, но давно об этом забыла. – Тайлер наконец управился с укрощением палатки, чувствуя гордость за свою сноровку. Это бы заставило девушку улыбнуться или порадоваться, но, почему-то, было все равно. И из-за этого она ненавидела себя еще больше. Из-за этой слабости, из-за этого безразличия. Она чувствует себя ужасным человеком.
– Но некоторые наши знания могут перестраиваться, совершенствоваться, будто кто-то запустил обновления телефона или компьютера. Или как заводы по производству сигарет, при войне начинающие выпускать патроны. Схема одна и та же, но итог другой.

– И как ты это делаешь, как переключаешь режимы? – теперь парнишка отчаянно хочет не помочь девушке, а найти ответ, который спасет его от беспамятства. Ему нужна формула, нужен способ, который позволит сохранить имя матери в голове, имя отца. Как же их звали?

– Переключаю режимы? – будто тут же забывая, о чем говорила секунду назад, Дарлин удивляется и отрывает взгляд от темнокожего мужчины. Она теперь может только наблюдать за ним, готовясь помочь в любой момент. Но его голос для нее – вещь, которая убьет. Джоунс поворачивается к Марко, прося будто повторить вопрос, натыкаясь на его хрупкое и дрожащее тельце.

Она поддалась безразличию, позволяя себе говорить с ребёнком, как со взрослым. Но, несмотря на свое развитие, очень высокое для такого возраста, мальчик остается всего лишь мальчиком. Слова Дарлин для него были слишком большой ношею. Она ненавидит себя и из-за этого.

– Перестраиваешь свои воспоминания? – его темные глаза, глубокие и бездонные, теперь напоминали колодец, который долго был пустым, поэтому почти разрушился. Но вот, подземный источник вновь пробился через почву, наполняя дно, а после поднимаясь выше. Кажется, ребенок оказался на самом дне этого колодца, пребывающая вода в котором грозилась теперь убить его.

– Я знаю некоторые вещи о людях, их психологии, - Дарлин бы хотела обнять его, хотела просить прощения, утешить, но боялась, что кто-то, кто следит за ними, увидит это. Боялась дать кому-то подсказку, как окончательно уничтожить ее, убивая кого-то еще.
– Мы все поменялись, верно, но основа осталась той же. Стоит только попробовать, и ты начнешь понимать, что и к чему подходит. Как мозаика.

Она ведет себя так холодно, но именно из-за внешней холодности, внутри, наконец, начинает чувствовать хоть что-то. Хоть что-то новое, чего не было давно. Этот ребенок… Его вопросы, дрожащие плечи, слова – все это пробуждает в ней что-то забытое. Что-то, что она забыла случайно. Он как спасение.

Дарлин никогда не думала, что кто-то из семьи Янг сможет вызвать ней подобные чувства.

– То есть, люди были хорошими, ты знала, что они сделают в какой-то ситуации. Когда они стали плохими, то тебе пришлось немного изменить правила, определяющие поступки? – словно записывая алгоритм действий, чтобы после подстроить под него очевидное

возвращение памяти, Марко вновь позволяет любопытству взять вверх. Лучше уж заинтересованность, чем боязнь будущего.

– Да, когда люди стали плохими, – будто и не слушая паренька после этой фразы, повторила Дарлин, словно отключаясь. Раньше бы она не сказала это так категорично, даже не подумала бы, но сейчас поняла, что презрение Блэр к некоторым было оправданно. Никто не идеален, но существуют особые демоны, даже не скрывающие своих рогов. Те люди, что уничтожили Холвудс, относились именно к ним, к таким вот демонам.

Они молчали какое-то время, сидя в этой части базы, смотря, как люди обустраивают место для жизни на теплые времена. Это все было похоже на большой пикник, ярмарку, подготовку к чему-то масштабному. Казалось, именно этот день станет началом новой эпохи, нового времени. И в это действительно хотелось верить.

– Знаешь, насчет страданий и мыслей о тех, кого уже не вернуть, -поднимаясь со скамьи, смотря теперь почти в ее карие глаза, мальчишка решил нечто важное для себя. Он вспомнил имя матери, –Жаклин – и это приносило уверенность. Ребенок оказался почти одного роста с Джоунс, что продолжала сидеть, согнувшись в спине.
– Мама говорила, что жить прошлым – плохо, что это ни к чему не приведет. И я уверен, в этом она точно была права. Мама верила в судьбу, верила в людей, верила в нас с братом. Если ты поймешь, что жить прошлыми чувствами и болью глупо и неправильно, то станешь сильнее.

– Ты умнее, чем твой брат. – что-то внутри Дарлин иронично улыбалось, но лицо ее с надетой на него маской спокойствия по-прежнему было неподвижным. Она действительно никогда не думала, что услышит подобное от Янгов. Дарлин всегда считала их более приземленными и примитивными. Хотя, она судила лишь по Джину, и он уж точно не был «особенным».

– Мама говорила тоже самое. – одно лишь имя, которое он вспомнил, но Марко уже был счастлив. Марко уже был уверен и в будущем, и в себе, и в людях. Он был уверен, что все станет лучше, что все изменится. Что этот день принесет новый теплый ветер, способный пробудить таких же подавленных людей, как Дарлин Джоунс.

Мальчику хотелось верить в это, и он надеялся услышать хоть какое-то обещание от девушки, хотелось, чтобы она тоже поверила в его надежды. Марко казалось, что он – это его мать, что огромная часть темноволосой женщины, что навсегда останется в его памяти, – он был уверен в этом так же сильно, как и в том, то придут перемены – передалась ему после ее смерти. Ее присутствие он теперь ощущал очень явно.

– Ты не должна умирать. Не ради того, кто уже уснул, - вспоминая бабушку, которая так и не открыла глаза, когда ее деревянный «домик» без окон и дверей опускали в яму, почти прошептал ребенок, собираясь уходить. Он сам не жил вечным сном бабушки и теперь начал понимать намного больше. Этот день для него точно был особенным.

– Я подумаю над тем, что ты сказал, - сердце Дарлин, что окружали острые иглы, которые не позволяли органу биться более живо и быстро, чувствуя хоть что-то особенное, будто перестало бояться боли, принимая ее, смиряясь с ее существованием.

– Не стоит думать, нужно делать. – и стоило мальчишке, маленькому и почти беззащитному, сказать это, как тонкие, но острые иголки где-то внутри девушки рассыпались серебряной пылью, освобождая сердце. Теперь она знала, что жить с этой болью можно. Что это – испытание, которое стало частью ее жизни. Эта боль – сама суть существования, которая позволяет дышать, ощущать и радость, и счастье. Боль стала всем.