Мертвый мир - Живые люди

Гилл Полина

В детстве, не важно, зима или лето, на территории святой земли – во что я действительно когда-то верил – было уютно и слишком светло. Особенно ночи, противореча себе, здесь были иными: все небо усыпали звезды, а диск луны выплывал из-за ночных облаков, что-то пытаясь сказать тебе. Такими ночами, когда за окном падали большие хлопья снега, я снова начинал думать о настоящей семье и о том, что мне делать дальше.

С каждым годом, а после днем и часом, я все больше поддавался тому воспитанию, которое преподавали отцы и монахини. Они действительно были добры и настолько простодушны, что я чувствовал себя грешным от одних тех мыслей, что они могли ошибаться в существовании

того, в Кого верили. Мне становилось стыдно и обидно за то, что я не мог быть как они.

На территории церкви был небольшой цветочный сад, где росли величественные цветы – лилии. Они были белыми, но не гордыми: любой шмель мог отдохнуть на их лепестках. В этом цветочном саду, где так же были белоснежные ромашки, словно снег усыпающие землю, я однажды заговорил с женщиной, что казалась мне ближе всех.

«Почему я не могу поверить?» - я спросил это и мне стало еще более обидно от ее спокойного взгляда и милой легкой улыбки. Я надеялся, что меня осудят за такое поведение, отношение, – они ведь растили меня, вкладывали все, что знали –но ничего подобного не было. – «Почему я не могу быть таким, как вы?»

«Потому что каждое существо особенное, и оно само решает, во что ему верить…»

И темной ночью, действительно темной, которая не была похожа ни на одну другую: лил дождь, молнии разрезали небосвод, я окончательно решил, что верить в подобное я не могу. Мальчики по своей природе любопытны, азартны, легко подчиняются приключениям, вот и я полез туда, куда мне не следовало. В темноте, при свете одной лишь свечи, сидели два святых отца, что были мне примером и уроком. И в тот раз, заглядывая через щелку двери, я разочаровался в свои названых родителях: они говорили о том, о чем говорить им было не положено. Все, чему они учили меня и остальных сирот, потеряло свой смысл. Я понял, что эта религия не для меня.

Когда мне исполнилось шестнадцать, я устроился на подработку, желая приготовиться к взрослой жизни. У меня появились цели. Я шестнадцать лет прожил в месте, которое стало мне отвратительно в восемь. Я восемь лет прожил в церкви, зная секреты ее настоятелей, ее служителей, ее фундаментов и шкафов со скелетами. У меня появились наконец мечты и стремления. Я был обязан доказать священникам и всем остальным, что не Бог, в которого они учили его верить, дал мне работу, что я сам добьюсь успехов, не их молитвами и не Его благоразумием и справедливостью. Существуй Он в действительности, не дал бы родителям отказаться и продолжать отказываться от таких детей, как я сам.

Работа была простой, но вот общение с людьми давалось ему тяжело. Везде он видел подтекст, обвинения в том, чего не совершал, уверенность остальных в своем превосходстве. Но с этим можно было мириться, потому что люди, теперь окружающие его, обманывали сами себя, а не кого-то другого. Священники же делали иначе.

Он, заработав первые деньги, чувствуя гордость, мечтая, чтобы те, кто бросил его, поняли, что совершили ошибку, пользуясь связями приятеля, – совершенно безбожного –снял крохотную комнату у какой-то старушки. Но место, где он жил, мало интересовало его, все внимание было сосредоточенно на развитии, на продвижении к мечте и цели.

Время шло именно так: день сменялся ночью, которые в городе были темными и действительно позволяли тебе уснуть, рабочая смена начиналась в одно и то же время, выходные проходили в маленькой комнатке, где пахло старухиным табаком, проникающим через все щели в старой квартире. Спустя какие-то месяцы, хозяйка стала для него даже хорошей подругой, которая критиковала все, что ей не нравилось, но обожала

смотреть передачи по ящику с выпуклым экраном. Почему-то, стоило ему проститься с церковью, приходя туда теперь лишь изредка, как он начал встречать людей, совершенно отвернутых от Создателя.

«Если этот пень и существует, то пускай обходит эту квартиру стороной. Без него прекрасно жили, вот и теперь проживем», - старушка говорила это, отвлекаясь от трубки с табаком, что затягивала дымом всю комнату, отпивая чего-то из кружки с треснувшей ручкой. Он всегда спрашивал, что она пьет, а та лишь ехидно улыбалась, говоря, что это очень вкусная бурда. Как оказалось, это был самогон – летом они теперь вместе делали его из темного винограда, то ли купленного, то ли сворованного. Это оставалось неизвестным.

Друзей, как оказалось, у парня-сироты хватало. Приятель, который и предложил ему эту комнатку, часто теперь сидел с ними, пробуя виноградный крепкий напиток, который будто выстреливал в голову. Да, старуха знала толк в подобном, как и в табаке. Она сменила свой прежний на еще более дымящийся, говоря, что дым помогает расслабиться.

Два года пролетели незаметно в такой вот обстановке: работа, приносящая хоть какие-то деньги, да навыки общения с людьми, выпуклый экран телевизора с ночными передачами, бродившее вино, запах курева, да старуха с приятелем под боком. Хозяйка квартиры была старая, дряхлая, но он убедился, что судить по внешнему виду – ошибка. Пускай она ворчала, проклинала и категорично относилась ко многим вещам, человеком она была чудесным. По крайней мере, для него уж точно: не лгала, не извивалась, а била прямо в цель.

Стоило восемнадцати годам пролететь, будто их и не было, контракт на работе был разорван, приятель исчез, а старушка так и осталась в своей старой квартире, выбрасывая только его вещи из комнаты, сдавая ее теперь кому-то другому. Наверное, такому же заблудившемуся и потерявшемуся, который и не знал, во что ему верить, чего ожидать и искать. Он же, сирота, исчез, словно совсем растворился в табачном дыме, до сих пор затягивающем комнаты квартиры.

***

Сначала было тяжело, после стало еще невозможнее. Дети всегда были капризны, но мои словно стремились разозлить весь мир, привлекая к себе внимания. Они все понимали, все осознавали, но подчиняться ничему не хотели. Наши, нет, теперь лишь мои сыновья словно возродили в себе меня саму и его. Младший был таким как я, вечно спешил, спорил со взрослыми, ничего и слышать не хотел о том, что ему приходилось не по вкусу, а старший, старший был им самим. Спокойствие, умиротворенность и взвешенные действия. Вы бы видели, какое счастье поселилось на его лице в тот день, когда он починил сломавшийся телевизор. Отец всегда разбирался в технике, уча при этом сыновей, поэтому подобный успех означал многое для нас всех. Только спустя десять лет я перестала чувствовать себя одинокой белкой в колесе. Я смирилась, понимая, что никуда от этого не убегу.

Но мне нужна была помощь, и нашла я ее неожиданно, так же неожиданно, как и своего первого мужа. Собравшись на Рождество в старую деревню, куда, должно быть, пришла цивилизация, я взяла детей, чемоданчик вещей, да кое-какие подарки, на которые денег только и хватило. Я боялась появляться там, но и отчаянно желала этого. Я волновалась, но повернуть назад не могла, даже не хотела.

Деревня ничуть не изменилась, такая же крохотная посреди леса, который лишь поредел от времени, погибая, стояла нищая страна моего детства и взросления. Слезы навернулись на глаза, а я и не знала, что ответить на вопрос сыновей о том, почему же я плачу.