Мертвый сезон в агентстве 'Глория'
Шрифт:
– Почему вы так уверены?
– Не знаю… Уверен. Я вижу, что он вас очень интересует, но, к сожалению, адресок его подкинуть не могу. По той причине, что он мне просто неизвестен, но…
– Вы хотели что-то добавить?
– Я вспомнил еще один эпизод… Как-то Валерий, может в шутку, протрепался, что было бы неплохо, если бы та диадема оказалась на голове одной весьма очаровательной особы в России. Что она того вполне заслуживает, а стоимость вещицы в этом случае возросла бы многократно.
– Он не назвал ту женщину?
– Скорее,
– Может быть, Боярова?
– Если она и в самом деле очаровательная дама, не исключаю.
– Ну да, тем более что она из рода Демидовых.
– Вероятно, вероятно, – не стал уточнять Аракелян. – Ну а как все-таки быть с моей непослушной племянницей?
– А вот теперь я предпочел бы слово «вероятно». Полагаю, ей надо немного перегореть, подумать на досуге и, наконец, вернуться к тому, от чего она попыталась несколько легкомысленно, хотя и с определенной долей горячности, отказаться. Считаю, что девушка она достаточно прагматичная и это у нее скоро пройдет.
– Хотелось бы верить… А по поводу Валерия Михайловича… скажу так: он действительно нас крепко подставил. И это не делает ему чести. Что дает мне право в свою очередь… – Жорж вдруг замолчал.
– Я внимательно вас слушаю, – подбодрил Денис, чувствуя, что от него в настоящий момент ускользает, может быть, самое важное из того, в чем мог сознаться Жорж Аракелян.
– В общем, я думаю наш разговор с вами, Денис Андреевич, не последний. Если я что-то узнаю…
– То?…
– Не будем торопить события… А Нелли передайте, пожалуйста, что я нисколько на нее не сержусь и всегда жду дома. В ее доме, – поправился он, поднимаясь.
– Это я передам. Но у меня сложилось твердое убеждение, что вы хотели мне сообщить нечто очень важное, однако почему-то не решились. Я не фаталист, но всегда предпочитал любым недоговоренностям полную и обоюдную ясность. Ведь наша жизнь так иной раз складывается, что планируешь одно, а получается полностью противоположное. Честно говорю, я поверил вам, Жорж Вартанович, вы не совершали подлога. И скорее всего, брат ваш – тоже. Но что вас томит? Что вы не решились мне открыть? Может, еще не поздно?
Вопрос повис в воздухе. Аракелян молчал, уставясь себе под ноги.
– Почему вы считаете, что завтра может быть уже поздно? – спросил Жорж и поднял настороженные глаза.
– Все под Богом ходим…
– Разве что… Ну хорошо, я скажу. Хотя почти наверняка совершаю непростительную глупость в отношении самого себя. Впрочем, я не так и молод, чтобы о чем-то горько сожалеть. А Нелли – она девочка небедная. И достаточно умная, чтобы не повторить некоторых наших с Левоном ошибок. Но обещайте помочь ей понять меня.
– Сделаю все, что от меня зависит, – честно пообещал Денис, понимая, что, в сущности, он ничем не рискует.
– Ладно, я скажу… У нашей фирмы была «крыша». Знаете, что это такое?
– Естественно.
– После
– Не Отцом ли зовут вашу «крышу»? – негромко произнес Денис.
– Вы очень умный юноша, – кивнул Жорж. – В вас видна хватка вашего дядюшки… Ну так я теперь пойду, с вашего разрешения?… Всего вам доброго.
Денис провожал взглядом сутулую фигуру замечательного мастера, слава которого была бы куда громче, кабы к ней не примешивалась другая, впрочем не менее громкая в уголовном мире.
От дальнейших наблюдений Дениса оторвал телефонный звонок. Денис включил трубку и направился к «форду». Звонил Кротов:
– Как у вас дела, Денис Андреевич?
– Поговорили. Кое-что, кажется, есть. Но весьма немного.
– Что Бог ни пошлет, все к лучшему. Если вы закончили, то, может, тогда заедете за мной? Сюда, на Брайтон. И мы продолжим нашу прогулку?
– Еду.
Чтобы не торчать в ожидании столбом, Кротов решил немного пройтись. Его внимание привлек небольшой магазинчик с надписью над широким окном «Заходи – по пожалеешь!». И он действительно не пожалел.
Чего только не было на прилавках! Берестяные туеса, с какими северные бабки ходили по ягоды, бронзовые колокольчики, деревянные резные статуэтки, давно исчезнувшее с российских прилавков каслинское чугунное литье, ростовская финифть, жостовские подносы какой-то просто неимоверной величины, старинные подсвечники, складни, иконы, древние книги и даже картины определенно русских художников позапрошлого века. Ну и многое другое, что сверкало, искрилось, привлекало к себе взгляд любого искателя старины.
Хозяин магазина, крупный мужчина с аккуратно подстриженной бородкой, модной в начале двадцатого века, любезно поклонился посетителю. Потом заговорил по-русски:
– Чем могу быть полезен?
– А с чего вы взяли, что я понимаю русский? – с легкой надменностью осадил его Кротов.
– Лескова, полагаю, читали? – ничуть не смутился хозяин. – Помните Левшу? У меня, говорил, глаз пристрелявши! Вот и у меня. – Он хохотнул и снова поклонился. – А вы, надо полагать, впервые на Брайтоне?
– Неужели так заметно?
– А вы как вошли в салон, сразу взором этак… – Хозяин провел ладонью по небольшому помещению. – Оп! И остановили внимание. Портретик привлек внимание?
– Угадали.
– Ефим Честняков!
– Вижу. – Кротов взял в руки небольшую картину в простой раме, перевернул тыльной стороной, даже понюхал. – Действительно, настоящий Честняков. Не фальшивка.
– Дерьма-с не держим! – Хозяин, похоже, слегка обиделся за свое заведение.
– И сколько просите?