Мертвый угол

Игнатьев Олег Геннадьевич

Сережа с подлой ласковостью произнес: — Сердечко выдохлось… зажмурило глазенки… Замерцало.

Юля сделала еще каких-то два укола, потерла Климову виски, дала понюхать нашатырь.

Глаза их встретились.

Летучая тень, скользнувшая по ее лицу, дала почувствовать, что Климова она узнала, но не может это показать, и он ее ответно не узнал. Так будет легче, или лучше, или правильней. По крайней мере, не заподозрят в сотрудничестве.

«Раскаянье не по греху», — подумал Климов и услышал голос «Чистого»:

— Очухался, паяльник.

—

Оклемался.

Юля отошла, и дюжие телохранители подволокли Климова к креслу, рывком подняли с пола и усадили, сдавив плечи.

— Как огурчик.

— Вот и хорошо, — скрестил на груди руки «Медик» и стал напротив Климова. — Продолжим разговор.

«Значит, меня уже пытали, — промелькнуло в мозгу Климова. — А я совсем не помню. Дело дрянь. Надо базарить, что-то говорить, иначе замордуют».

Подумал, хотел что-нибудь произнести небрежно-легкое, веселое, нисколько не обидное для всех присутствующих в кабинете, но жалкий стыд истерзанного человека, чувство пережитой смерти и обида за свою беспомощность оглушили его немотой, сдавили горло. Климова стало тошнить. Чтобы не выполоскало на ковер, решил подняться и, судорожно- сбивчиво глотая воздух, точно астматик, еще глубже осел в кресле. Придавили шею.

Ничто сейчас не было так отвратительно, как собственная беспомощность. Тяжелое, злое, мстительное чувство, столь необходимое для дальнейших действий, еще не затянуло петлю упоительного гнева на его безмолвном горле. В ушах послышался садистский хохот «Чистого».

— Не любишь быть в замазке, мусорило.

— Не люблю, — внезапно для себя ответил Климов. — Ненавижу.

— Вот и чудненько. Заговорил. Уважил дядю.

Рука у «Чистого» была на перевязи. Одет он был во все цивильное, изъятое из гардероба местного какого-нибудь босса. А в глазах — лютая ненависть. Желанье резать по кусочкам.

Словно подтверждал ощущенье Климова, он повернулся к «Медику» и с нарочитой вежливостью попросил:

— Отдай ты его мне, возьми девчонку. Вставишь клизму.

Бивший Климова озноб уже прошел, тошнота отпустила,

но теперь в ушах стоял порочный смех озлобленного «Чистого».

— О'кей?

«Медик» подумал, посмотрел на замершую в страхе Юлю, перевел глаза на Климова, оценивающе прищурил взгляд, полез за сигаретой.

— Не спеши.

«Чистый» взревел:

— Да я его, ментяру, на куски… очко распялю!

— Не базлань, — спокойно чиркнув спичкой, сказал «Медик». — Он мне нужен.

«Чистый» врезал Климову ногой, бил по колену, стукнул больно, ухмыльнулся. Посмотрел на Юлю, плюнул Климову в лицо, захохотал:

— Ну, я сейчас жахну ей раскурочу… Дойки оборву и жрать заставлю.

Такого бешенства в глазах Климов не видел. Дернулся и схлопотал по скуле.

— Не взыщи.

Не глядя на «Медика», «Чистый» сгреб Юлю за шиворот и выпихнул из кабинета.

— Пошла, курва!

Климов прикрыл веки. «Медик» обменял его на Юлю. Почему? Что ему надо? Что задумал?

Жуткий женский крик прервал его сознанье.

Климов

посмотрел на «Медика».

Тот — на него.

— Все ясно?

В голосе была расслабленность, уверенность в себе и в своих действиях. «Медик» разогнал рукой слоистый дым и сел напротив Климова. Говорил он сейчас больше для себя, чем для него.

— Теперь ты мой. Не говорю, что наш. Спешить не буду. Но своей жизнью ты обязан мне. Уже в психушке я тебя лелеял. Учил разуму. Оберегал от Шевкопляс. Иначе она, ведьма, выцедила бы всю твою кровь… по капле…

Климов понимающе кивнул.

— Редкая стерва.

— Исключительная, — согласился «Медик». — Серости нам не нужны, сам понимаешь. — Он затянулся сигаретой, помял мочку уха пальцем, выдул в сторону и вверх табачный дым. Показывал, что настроенье у него отличное. Все движется но плану, приближает к цели. — Мы с тобой одни, — сказал он дружелюбно Климову, — поэтому я откровенен.

— В чем?

Климов язвительно скривился, склонил голову.

— Во всем, — ответил «Медик». — Я тебя давно и близко знаю. Научился понимать тебя и ты мне нравишься. Как личность редкая, неординарная. Беда твоя в том, что ты умный. А умные других считают дураками. Поэтому не я в твоих руках, а ты в моих. И так будет всегда.

— Посмотрим, — сказал Климов.

— Разумеется, — не стал с ним спорить «Медик». — Поживем-увидим. По крайней мере, у своих, — он ткнул пальцем на верх, — ты числишься, как наш. Я тебя сдал. Спалил. Замазал. Называй, как хочешь. В общем, действуешь согласно нашим планам. — Он впервые улыбнулся. — Заминировал въезд в город, взорвал скалы, начисто отрезал городок от мира. В лоб теперь нас не возьмешь. Штурм не получится. Мы в кольце гор. А сбрасывать десант — пустое дело.

— Почему? — обескураженно пожал плечами Климов. — Вполне можно. Он уже злился на себя за «маленькое шоу».

— Потому, — ответил «Медик». — Думай сам. Если они, — он снова показал наверх, — пойдут на это…

— Запросто.

— …мы взорвем штольню.

— Аммонал?

— Зачем? Взрывчаткой ты уже распорядился. Взорвем газ.

Глаза у «Медика» стали пустыми.

— Какой газ? — не понял Климов.

— Самый настоящий. Боевой. Почти такой, каким ты накачал пакет, отравил парня. — Взгляд «Медика» стал жестким, беспощадным. — Изображал из себя «Чистого», профура… Ну, да ладно: умер Максим и хрен с ним. Удушающий газ. Си-Би-Зет. Знаком с таким?

Пропустив мимо ушей «профуру» и пытаясь догадаться, каким образом в бомбоубежище или в восьмую штольню попали цистерны с мгновенно действующим смертельным газом, Климов потер ушибленное колено, тяжело вздохнул. Десантный «камуфляж» с него содрали, он сидел в своем костюме, без ботинок, босиком. Галстука не было. Брючного пояса — тоже. Нащупав в кармане платок, промокнул лицо, избавился от слюны «Чистого». Все это он проделал вяло, равнодушно, обезволенно.

Сигарета в пальцах «Медика» дотлела, и он прикурил новую.