Мертвый угол
Шрифт:
— Хороший газ. Двадцать секунд агонии и все. Спасибо партии.
— На понт берешь, — вяло ответил Климов. — Лапшу вешаешь. Каждый газгольдер Си-Би-Зет на спецучете. Даже если вывезли его из Польши или из Германии ребята ГРУ, генштабовская контрразведка, охранять боевой газ будут они. Их люди. А не местная вохра или вояки.
— Верно, — польстил самолюбию Климова «Медик». — В идеале так. Но где он, идеал? Союз распался…
— Развалили.
— Это сути не меняет. Главное, что его нет. И все, что было раньше, более не существует, не работает, не действует. Законы, порядки,
— Запрятали в рудник?
— Да, в восьмой штольне.
— И никто не охранял?
— Нет, почему же, — снова затянулся сигаретой «Медик», — охраняли. Но уже не так, как было раньше. Один пост.
— Дублированный или одинарный? — потирая сердце, глухо спросил Климов и почувствовал, что в пиджаке кармана что-то есть. Кроме бумажника.
— Конечно, дубль. Но подчинен уже не ГРУ, а МВД;
сплошная лажа. Так что, никаких проблем. Взяли жену с пацанкой одного из постовых, он и увял. Тревогу поднимать не стал. Сказал, где код замка.
— И где он? — спросил Климов. Он припомнил, что лежит в его кармане. Прижал веко.
— Постовой?
— Нет, код.
Такого хохота давно не приходилось слышать. «Медик» всхрапывал, постанывал, сгибался пополам и грохотал голосовыми связками. Даже сучил ногами.
— Ох, ты злыдень! Уморил до колик. Ха-ха-ха! Пошел по следу.
Климов сидел молча.
Отхохотавшись, «Медик» встал, неспешно подошел к большому сейфу, вставил ключ и открыл дверцу.
— Вот он, код. Иди, взгляни.
— Т-ты что, с-серь-езно?
Климов внутренне оторопел. Даже почувствовал симптомы заикания. Так дети, внутренне робея перед школой, начинают вдруг сюсюкать и неправильно произносить слова, желал, видимо, запомнить себя в детстве. Прощание с беспомощностью тела и косноязычием души. До старости. Чтоб легче было в будущем не чувствовать себя большим, разумным, сильным. Чтоб у черты небытия, у края смерти предстать ребенком, который проживает в памяти непрожитую жизнь, нисколько не испытывая страха перед смертью: человек защищается от нее памятью.
Приглашение взглянуть на код значило многое и, прежде всего, эта вольность «Медика» таила в себе смерть. Немедленную и неумолимую. Если тайну знают двое, это уже не тайна. Это бред. Беспамятного человека.
— Ну, чего же ты? Иди… — «Медик» приглашающе повел рукой. — Смотри. Запоминай. Я разрешаю.
Нотки садизма прозвучали в его тоне. Любил санитар Сережа держать головы больных, когда на них накладывали электроды. Обожал видеть конвульсии. Страдания. Мученья. Маску смерти.
«Если встану, он меня убьет, — зажался в кресле Климов. — Или отдаст «Чистому». На растерзанье».
— Я пас. — Развел руками Климов. —
— Увял?
— Хочу пожить.
— Похвально, — сказал «Медик», но в его горячем одобрении сквозило больше сожаления, чем похвалы. — Не хочешь много знать?
— Считаю лишним.
— Будешь на меня работать?
«Медик» закрыл сейф, убрал в карман ключи.
— Мотор не тянут, — глухо сказал Климов. — Не сейчас.
Запищавший на столе японский радиотелефон заставил
«Медика» взять его в руку.
— Да, Зиновий. Хорошо. Сидит напротив. Что ты… парни «Чистого» собьют рога любому… Да… И Слакогуз вернулся… пятерых… работают на нас, играют в руку… Да… А как там абвер?.. Дают «Боинг»?.. Только вертолеты?.. Ну, ослы…
Дверь в кабинет открылась, и на пороге вырос Слакогуз.
— Я нужен?
— Заходи, — «Медик» повел рукой в сторону Климова. — Знакомься. — И снова начал говорить по телефону. — У меня.
Теперь на Слакогузе был такой же «камуфляж», как и на «Медике, только промокший, грязный, порванный на локте и бедре.
«Значит, Петр пятерых в горах оставил, — разгадывая смысл отрывистого разговора «Медика» с «Зиновием», решил про себя Климов. — Обошел группу, разоружил крайнего, а там уже сшибал по-одному. Как мух резинкой. Слакогуз, конечно, не сглупил: в бой не попер, слинял тихонько. Брюхо подвело. Вон, как присел на стульчик смирно: глаз не поднимает».
«Медик» глянул на часы, сказал, что «время терпит», пожевал губами, неожиданно повысил голос.
— Решили штурмовать? Включают «Альфу»? Лично преданные президенту спецподразделения? А как же быдло в штольне? Баксов жалко? Ах, не желают выпускать «козырных»? Семьдесят «авторитетов» для них много? Чеченам больше платят, откупаясь… Вшивота… Ты передай им, передай по-свойски… Если они пожертвуют… ага… тем самым, кто их любит и им верит, я сам взорву… ты слушай… нет, Зиновий… доберусь… код у меня есть… взорву гранатой… Передай… Да я спокоен… До эфира.
«Медик» бросил телефон, взбешенно посмотрел на Слакогуза, отшвырнул от стола стул и припечатал кулаком столешницу.
— Опсосы, падлы! Им людей не жалко…
Было видно, что его корежит злоба, он никак не мог прийти в себя. В чем-то он жестоко просчитался. Обманулся. А люди не выдерживают этого, мстят за обманутость надежд. Сильные — безжалостностью к себе, слабые — к своим домашним, близким. Любящим. Насмешки, наскоки, нападки, разночтение поступков, фактов, глумление над искренним и откровенным вживляется в плоть отношений меж людьми. Так вживляются животным электроды, прямо в мозг. И Климову показалось, что сам он нашпигован электродами — прямо раскалывается голова — опутан счетчиками, проводками, снимающими уровни его терпения и мужества. Выходит, руководство МВД и контрразведка пожертвовали Ключеводском? Всеми его жителями? Решили провести захват всей банды? Провокация чистой воды. Хотя и требования террористов провокационны, практически невыполнимы. Бред какой-то! А он тут в одиночку партизанит, всякий миг рискуя своей жизнью. Ищет ходы- выходы, подходы к штольне… Мечтает выручить людей, спасти заложников, когда они обречены, забыты, списаны со счета.