Мещане
Шрифт:
– Madame Мерова помещается в этой отдельной комнате, - сказал, наконец, Перехватов, показывая на одну из дверей.
Бегушев вошел в эту дверь. Доктор не последовал за ним.
– Ах, это вы, Александр Иванович!
– произнесла Елизавета Николаевна как-то стыдливо.
Бегушеву она показалась посвежей, и в лице ее не было тупого отчаяния...
– Спали ночь?
– сказал он, садясь около ее кровати.
– Спала отлично!
– отвечала Мерова.
– А кушать хочется?
– спрашивал Бегушев.
– Не знаю!
– произнесла Мерова.
– Но подумайте... Вам, может быть, в воображении
Мерова подумала.
– Нет, ничего не хочу; вы лучше посидите у меня, это мне лучше всякой пищи.
– Я буду сидеть у вас, сколько вы позволите!
– Вы знаете, сегодня ко мне входил Перехватов, очень любезно и внимательно расспрашивал меня.
– Он тут старшим доктором, - объяснил ей Бегушев.
– Зачем же отец поместил меня к нему? Он, пожалуй, уморит меня!
– Вас будет лечить не он, а другой.
– Ах, это старичок, который был у меня уж два раза; он добрый, должно быть... Я спросила Перехватова о жене его, и он сказал, что Домна Осиповна по-прежнему меня любит.
Бегушев на это промолчал.
– Как вы почувствуете себя хоть немного крепче, я перевезу вас к вашему отцу в мой дом.
Мерова нахмурилась.
– Мне это страшно, Александр Иванович.
– Почему?
– спросил он.
– Ах, потому что... Вы не знаете, что во мне происходит... Вы никогда не понимали меня.
– Чего не понимал?
– повторил Бегушев, начинавший приходить в смущение.
– Того, что я давно вас люблю!
– воскликнула Мерова.
Бегушев поник головой.
– Люблю с тех пор, как увидела вас в первый раз в театре; но вы тогда любили Домну Осиповну, а я и не знаю хорошенько, что все это время делала... Не сердитесь на меня, душенька, за мое признание... Мне недолго осталось жить на свете.
"Что это, кокетство или правда?" - мелькнуло в голове Бегушева, и сердце его, с одной стороны, замирало в восторге, а с другой - исполнилось страхом каких-то еще новых страданий; но, как бы то ни было, возвратить Елизавету Николаевну к жизни стало пламенным его желанием.
– Вы не волнуйтесь; все устроится хорошо!.. Укрепитесь настолько, чтобы переехать ко мне, а там мы поедем с вами в теплый климат... солнце, море, спокойная жизнь...
Елизавета Николаевна слушала Бегушева с жадным вниманием.
– Значит, вам жаль меня?
– проговорила она.
– Более, чем жаль, и я устрою вашу судьбу прочно и серьезно, - сказал Бегушев.
Лицо Меровой окончательно просияло.
– Да, да!
– подтвердила она радостным голосом.
– Я знаю, какой вы добрый!.. Ну, поцелуйте меня.
Бегушев поцеловал ее. Она на этот раз прилипла своими губами к его губам и долго-долго тянула поцелуй, потом опустилась на подушки, глаза у ней почти совсем закатились под верхние веки. Бегушеву она показалась в эти минуты очаровательно хороша!
– Вот дайте мне этих капель, что на столе стоят... Доктор велел мне их принимать, когда я очень взволнуюсь.
Бегушев дрожащей рукой накапал в рюмку показанное на сигнатурке число капель и подал их Меровой.
– Вы уезжайте, друг мой, от меня, - начала она, жадно выпив капли.
– Вы слишком много принесли мне счастья: я непременно хочу выздороветь - для себя и для вас. Господи, хоть бы один день еще прожить такого счастья...
Вошедшая
– Прощайте, мне сейчас мушку будут ставить!
– продолжала Мерова заметно ослабнувшим голосом и вместе с тем улыбаясь.
Бегушев сначала повиновался было и вышел; но, будучи не из таких характеров, чтобы терпеливо ждать чего-нибудь, он не мог удержаться и снова возвратился к Меровой.
– Елизавета Николаевна, есть у вас силы сегодня же переехать в мой дом? Там уход будет лучше за вами, - проговорил он с поспешностью.
– Есть, - отвечала та и, махнув рукой стоявшей около нее сиделке, сказала, что она не будет ставить мушки.
– В таком случае я сейчас распоряжусь, - подхватил Бегушев и, выйдя в коридор, прямо встретился с проходящим важно Перехватовым.
– Я Мерову перевожу к себе и желал бы пригласить навещать ее того доктора, который начал ее лечение, - сказал он ему.
– Tout de suite!* - отвечал с несколько злой усмешкой Перехватов, а затем громко и строго сказал следовавшему за ним фельдшеру: - Позвать сюда ординатора шестой палаты!
______________
* Сейчас! (франц.).
Ординатор пришел. По его скромной и умной физиономии Бегушев заключил, что он не шарлатан. Ординатор действительно был не шарлатан, а вымятый и опытный больничный врач, и между тем, несмотря на двадцатипятилетнюю службу, его не сделали старшим врачом - за то только, что он не имел той холопской представительности, которой награжден был от природы Перехватов.
– Господин Бегушев, хороший знакомый госпожи Меровой, желает ее взять к себе... Распорядитесь, чтобы она покойно и тепло одетою была перевезена! приказал ему его юный начальник.
Ординатор в знак повиновения склонил перед ним голову.
Перехватов с прежнею важностью пошел далее.
– Я просил бы вас сегодня же перевезти ко мне госпожу Мерову в дом... Я пришлю за ней карету и теплую одежду, а также и вас прошу приезжать к ней.
– Но ей только что поставили мушку!
– возразил доктор.
– Она еще не ставила ее... Можете ли, доктор, вы это сделать и у меня продолжать пользовать госпожу Мерову?
– Я освобожусь из больницы не ранее четырех часов, а после этого могу перевезти.
– В четыре часа поэтому я могу прислать за вами карету?
– В четыре!
– разрешил ему доктор.
Бегушев полетел из больницы на всех рысях на Кузнецкий мост, где в магазине готового женского белья и платьев накупил того и другого; зашел тут же в английский магазин, отобрал шерстяных чулок, плед и кончил тем, что приторговал у Мичинера меховой женский салоп, строго наказав везде, чтобы все эти вещи немедленно были доставлены к нему. Возвратясь домой, Бегушев свою ленивую и распущенную прислугу пришпорил и поднял на ноги; прежде всего он позвал Минодору и велел ей с помощью мужа, лакеев и судомоек старательно прибрать отделение его покойной матери, как самое удобное для помещения больной. В отделении этом он сам осмотрел все щелочки в окнах, что не дует ли где-нибудь, осмотрел все вентиляторы, еще с болезни старухи там понаделанные... Лакеи и Минодора сначала недоумевали, что такое барин затевает; наконец это объяснилось, когда Бегушев объявил Минодоре, что привезут больную, умирающую дочь графа Хвостикова и что она должна быть при ней безотлучно!