Месье, сделайте мне больно
Шрифт:
Когда я проснулся, шел уже второй час дня. У меня оставалось совсем немного времени, чтобы привести себя в порядок и идти к Злибовику.
– Я провел ночь в размышлениях о дубликате ключа. Должно быть, это Ольга его изготовила по образцу оригинала, который украла у меня. С какой целью? Ограбить мою квартиру? Не думаю. Возможно, Макс завладел им, чтобы прийти задушить ее у меня в кабинете. Совершив свое злодеяние, он оставил дубликат в кармане ее костюма, и он выпал, когда я прятал Ольгу под кушеткой. Именно там его нашел Мэтью. Все может объясняться совсем просто. Только я не понимаю, зачем Макс убил жену прежде, чем она сказала ему, где спрятала деньги.
Злибовик хранил молчание. Я не слышал звук его голоса с тех пор, как был у него в последний раз. Он принял меня, не сказав ни слова, без единого намека на то, как закончился предыдущий сеанс. Он сохранил спокойствие и тогда, когда я извинился за то, что ушел без предупреждения. Опасаясь, как бы он снова не заснул, я рискнул оглянуться, но он не спал. Слушал меня, неподвижный, с широко открытыми глазами
– Это странно, – сказал я, – что я не говорил вам об этом раньше. Этот сон преследует меня уже несколько дней. К тому же он вернулся прошлой ночью, как если бы ничего не изменилось, будто бы, похоронив Ольгу, я не избавился от нее. У меня такое впечатление, что этот сон отвечает на вопросы, которые я задавал себе на ее счет, и, возможно, на другие, более давние и глубже скрытые. Они образовывали странную картину, волки на этом дереве.
– Вы, возможно, начитались «Пяти лекций по психоанализу».
Я настолько удивился, услышав его голос, что вздрогнул.
– Мне это уже говорили, но я не помню, по какому поводу. Конечно, я знаю о сне Человека-Волка. Именно поэтому я и стал психоаналитиком. Я написал об этом диссертацию, чтобы показать, что Фрейд ошибся в своем толковании. Простейшая сцена: ребенок, застающий своих родителей во время занятий любовью. По-моему, она не имеет ничего общего с данным сном. Я, скорее, сказал бы, что волки, должно быть, реализуют в живых образах то, что сказал один философ, думаю, это был Хоббс: «Человек человеку волк».Мы живем в джунглях, где есть место только таким хищникам, как Монтиньяк. На таких людей жаловался мой отец. Говорил, что если дела у него идут плохо, так это из-за волков. Так он называл конкурентов, налоговую службу, супермаркеты, да что хотите. Мой отец постоянно плакался. Он был прирожденной жертвой. Тогда как Макс мог, щелкнув пальцами, собрать семь миллионов, он был не в состоянии заработать триста франков за день. Я хотел, чтобы он объединил в себе престиж, могущество, успех, но его горизонт ограничивался магазином скобяных товаров. Его проклятая скобяная лавка! Я не помню, чтобы он говорил о чем-нибудь кроме кастрюль, которые ему еще не поставили, векселей, которые нужно было оплатить, и донимавших его фининспекторов. Вот почему я его невзлюбил, из-за его вечного хныканья, и в день, когда он подарил мне этого голубого жирафа, моя неприязнь к нему стала бесконечной.
– Вы до сих пор продолжаете на него злиться?
– Дело в том, что он меня сильно разочаровал. Я не мог – как это сказать? – отождествить себя с ним. Внешне мы похожи: тот же рост, та же предрасположенность к небольшой сутулости – у него от хронического отчаяния, у меня из-за недостатка движения, – те же светлые волосы, голубые глаза, ямочка на подбородке. Это ему я обязан тем, что начал полнеть, и этим жестом, который так раздражал Флоранс, – машинально отбрасывать волосы назад. Иногда, когда смотрю на себя в зеркало, мне кажется, что я вижу его. Однако вместо того, чтобы сближать меня с ним, это сходство только усилило отвращение, которое он мне внушал…
Разом нахлынули воспоминания. Такое ощущение, что из них возникала история, в которой я был лишь свидетелем.
– Моя мать тоже его ненавидела. Она не могла разговаривать с ним без язвительности в голосе, мы заключали против него союз. Мне было всего-то лет двенадцать, но вот что значит озлобленность: мы с ней образовывали пару, которая и состарилась бы в горечи. Никогда мы не упускали возможности принизить его. Поощряемый матерью, я только и думал о том, как сразить его своим успехом. Я коллекционировал первые места в лицее. Потом добивался превосходных результатов на медицинском факультете. Мне понадобились годы психоанализа, чтобы понять, что отец по-своему любил меня, грустно, неуклюже и, возможно, даже восхищался мной, но в то время я ничего не хотел знать. Вот так я стал одним из самых молодых психоаналитиков Франции. Я хотел быть на стороне Фрейда, Нахта, Лакана. Отождествлял себя с ними и с вами гораздо больше, чем с ним. Из-за пациентки, убитой у меня на кушетке, и ее мужа, которого я встретил немного позже, я узнал, что не так сильно от него отличаюсь. Когда я об этом поразмыслил, то понял, что вел себя с Максом как ничтожное создание, мой отец в этой ситуации действовал бы так же.
– Эта мысль пришла вам в голову из-за волков?
– Да, тот, который казался вожаком, напомнил мне Макса, когда он был у меня. Та же величественная осанка, тот же уверенный вид. Другие волки, казалось, относились к нему подобострастно. Он был хозяином мира. Как Макс. Если бы вы слышали его речи у меня дома! Этот человек был безумным, параноиком, раздувшимся от сознания собственной важности, но он меня околдовал. Я имел дело с настоящим проходимцем, с кем-то, кто не принадлежал к нашему миру. В сущности, я ему завидовал. Такие люди, как он, не уважают никакие ценности, они так же легко попирают их, как и дышат. Вот именно, хозяин мира. В то время как мы, прочие интеллектуалы, только и умеем, что разоблачать эти ценности, показывать ненадежность их обоснований. Однако мы не осмеливаемся идти дальше. Мы дряхлые и забитые. Вот что я понял, когда в прошлый раз увидел вас спящим. Я увидел себя таким, каким скоро стану, болезненным старцем, таким же жалким и слабым,
Наступило долгое молчание. Злибовика, казалось, совершенно не взволновало то, что я только что сказал. Может, ждал продолжения?
Он спросил:
– Кто был тем волком, который сидел немного повыше?
– Ольга, само собой разумеется. Его окраска была такого же цвета, как и ее пальто. Поскольку дерево было освещено, я подумал о новогодней елке. Именно по этому случаю отец купил мне голубого жирафа. И через некоторое время мне приснился странный сон, похожий на тот, что я видел вчера вечером. Я был у себя в комнате, внезапно открылось окно, и я увидел нескольких белых волков, устроившихся на ветках высокого орехового дерева. Они молча на меня смотрели. На последней ветке сидела волчица. Я уверен, что это была самка. Она расположилась над другим волком, на этот раз самцом. Мне казалось, что она ему опасно угрожала. На самом деле, я хотел, чтобы она его убила.
– Вы говорите, что она была на нем?
– Выше него, – поправил его я. – Это не…
Я собирался сказать, что это не одно и то же, но на нем или выше него, какая разница? Этот сон преследовал меня годами, теперь я это вспоминал. Только теперь. Иногда по ночам неожиданно возникали неподвижные глаза, молча взиравшие на меня, а утром я силился все забыть. Но это всегда жило в моем подсознании. На этом ореховом дереве вырастали и устраивались различные события моей жизни. В реальности те же самые – что, в самом деле, менялось в жизни? – может, других цветов, размеров, но на тех же самых местах, на тех же самых ветках, в тех же самых позах. И всегда с этой волчицей сверху. В сущности, не было никакой разницы, волчица ли. Волк так же хорошо делал свое дело. Что имело значение, так это то, что убийца всегда был сверху. Всегда. Эту бесспорную истину я открыл летом, которое наступило после эпизода с жирафом. Я изо всех сил желал, чтобы отец был сурово наказан за свой подарок. Я знал, что мать собиралась осуществить это желание. Матери всегда исполняют желания своих сыновей. В тот полдень было очень жарко. Настолько же, насколько было холодно в моем сне с волками. Это было, вероятно, в июне или июле. Скобяная лавка была закрыта до четырех часов дня. Я очень хорошо помню, что у моего отца была привычка вешать табличку на дверь, чтобы предупредить об этом покупателей. Позже, научившись читать, я узнал, что там было написано что-то вроде: «Чтобы лучше обслужить наших любезных покупателей, магазин будет закрыт с двенадцати тридцати до шестнадцати часов».Моя мать находила это нелепым, но для него это была высшая степень торгового мастерства. «Нужно всегда поддерживать хорошие отношения с клиентом», – говорил он. Тем не менее клиенты к нему не торопились, но он не сдавался. Итак, в тот полдень, повесив на дверь свою табличку, он поднялся в квартиру над магазином. Он не знал, что наступил час мести и что наверху мать готовилась его убить. Он простодушно, спокойным шагом поднимался в свою комнату. Шум его шагов по деревянным ступенькам был похож на удары Ольги по могильному камню. Он долетал до первого этажа и помещения скобяной лавки. Словно отец хотел предупредить весь мир о том, что поднимается в спальню. Дурак! Если бы он знал, что его ждет. Я чуть было не проявил слабость, испугался за него и подумал о том, чтобы догнать его и сказать ему не ходить туда, что ему угрожала страшная опасность. Но тут я вспомнил о жирафе, которого похоронил накануне, и во мне поднялся сильный гнев. Раз он хотел умереть, пусть умрет! И я остался на первом этаже, в комнате за магазином, стараясь не упустить ничего из предстоящей драмы. Я долго терпеливо ждал. Внезапно я услышал их крики. Уже позже я нашел слова, чтобы выразить, что я тогда почувствовал, наткнувшись в одной книге на выражение: «Волки пожирают друг друга».Точно так, они терзали друг друга. Кричали как волки и действовали с беспощадностью этих зверей. Я бросился на второй этаж и увидел, как они в смертельной битве схватились на кровати. Для большего удобства, – так я, по крайней мере, думал – они не стали снимать белое нижнее белье – отец был в хлопчатобумажной майке, а мать в комбинации, – белые, как волки в моем сне. Мать была сверху. Мой отец, это точно, вот-вот должен был быть истреблен. Лежа на спине, он отбивался, но она крепко удерживала его между бедрами, чтобы он не смог высвободиться. Я не сомневался в исходе сражения, казнь вот-вот должна была свершиться, и я принялся аплодировать. Именно тогда они заметили меня. Мать издала изумленное «О!», и их крики резко прекратились. Отец воспользовался оцепенением матери, чтобы перевернуться на живот. Вероятно, он думал от нее ускользнуть, но больше ничего не предпринял. И они оба долго молча смотрели на меня… Если подумать, может, я сам уставился на них широко раскрытыми глазами, как волки из сна. В любом случае, я чувствовал, что мне следует уйти, не мешать им в их битве, но мне это не удавалось. Я долго не мог оторвать от них взгляд. Не мог закрыть дверь их спальни и вернуться в комнату за магазином, чтобы дождаться, пока мать покончит с отцом.
– Что произошло потом?
– Я заснул. Во сне мне казалось, что я слышу шум их сражения. Я проспал очень долго, а когда проснулся, уже стемнело. Тогда я заметил, что вместо того, чтобы наказать отца, мать с ним помирилась и нежно его обнимала. У меня возникло ощущение чудовищного предательства. Я очень долго потом с ней не разговаривал. Если бы мог, то похоронил бы ее вместе с жирафом. Думаю, это воспоминание лишь отчасти перестало меня мучить, оно определило мою жизнь, как личную, так и профессиональную.