Месье, сделайте мне больно

Гаттеньо Жан-Пьер

– Вы говорите о том, что произошло с Ольгой?

– Да, сон о схватке в скобяной лавке или борении на моей кушетке – это одно и то же. Если поверить, что я видел этот сон, чтобы признать правоту Фрейда… Годы споров с ним, и все даром – из-за одного-единственного сеанса. Какое унижение! Простейшая сцена, я страстно желал этого даже со своими пациентами, особенно с Ольгой. В сущности, Макс, возможно, и не был таким расчетливым, как я предполагал. То, что происходило между ним и его женой, возвышало их любовь, если только не безумие. Я очень хорошо себе представляю, как Ольга говорила ему. «Смотри, я изготовила копию ключа от его квартиры. Я рассказываю

ему обо всем, что ты со мной делаешь. Уверена, его это возбуждает. Если это тебя интересует, ты войдешь к нему с помощью этого дубликата, останешься в зале ожидания и послушаешь. Если мои разговоры будут тебя раздражать или, наоборот, чересчур понравятся, ты вмешаешься. На выбор: устранишь психоаналитика или супругу. Эта идея должна тебе понравиться, правда?» Вот так она, вероятно, организовала сеансы на троих. Она описывала, как жестоко он с ней обращался, как она его провоцировала, как наслаждалась этим, а затем искушала меня проделать с ней то же самое. Меня или Макса, стоящего за дверью? Я находил убежище во сне, но часть меня восстанавливала в сновидениях то, о чем она рассказывала. На мой взгляд, Макс довольствовался тем, что просто слушал, не вмешиваясь, свои дела они улаживали снаружи. Герострат сказал мне, что однажды перед моим домом он ударил ее настолько сильно, что прохожим пришлось их разнимать. В прошлый понедельник он, должно быть, не сдержался. Очевидно, именно этого она и ждала. Однажды она доверительно мне сообщила, что история закончится только со смертью одного из супругов. Он вошел в кабинет, пока я спал, его руки сомкнулись у Ольги на шее. Ему, должно быть, понадобилось не больше минуты, чтобы покончить с ней. И с ее странной девственностью. И только после этого он подумал о семи миллионах и захотел узнать, что она мне о них говорила.

– И что она вам о них говорила?

– Я ничего не помню. В любом случае, если бы она об этом говорила, он бы услышал, ведь он был в зале ожидания.

– Возможно, он пришел позже.

Это замечание меня удивило.

– Верно. Что вы хотите, чтобы я вам сказал?

– Только где находятся эти семь миллионов франков, – пробормотал он.

Мне показалось, что я ослышался.

– Что вы говорите? – спросил я, поворачиваясь.

Тогда-то я и увидел направленный на меня пистолет.

Вероятно, он прятал его под пледом с самого начала сеанса.

– Где находятся семь миллионов? – повторил он.

На этот раз его тон был угрожающим.

9

Я резко вскочил на ноги, изумленный тем, что видел перед собой.

В какой-то момент я даже поверил, будто играю с Мэтью в своем кабинете. Но на этот раз, пистолет, наставленный на меня, был настоящим, и держал его Злибовик.

– Это шутка! – воскликнул я.

Он качнул дулом пистолета, приказывая мне сесть на другой конец кушетки.

– Скажите мне, где деньги. Уверяю вас, что на этот раз не собираюсь засыпать.

Чтобы убедить меня, что не шутит, он снял пистолет с предохранителя. Я догадывался, что он был менее уверен в себе, чем старался показать, и что рука у него немного дрожала.

– Что заставляет вас думать, что я знаю, где они? – спросил я. – Шапиро и Монтиньяк уже задавали мне этот вопрос. Вы тоже заодно с ними?

– Эти деньги у вас, Ольга мне сказала.

– Ольга? Вы ее знаете?

Я посмотрел на него, ошеломленный настолько, что потерял дар речи.

– Она сказала, что сговорилась с вами, – продолжил он. – Ее муж находился в отчаянном

положении, его заточение в тюрьму было делом решенным. С вашей помощью она украла у него семь миллионов франков, которые он подготовил для своего бегства.

– Вы с ума сошли! – воскликнул я. – Только не говорите, что верите в эту чепуху!

– Это не чепуха. Вы украли деньги и устранили Ольгу, чтобы не делиться с ней. Чтобы оправдаться, вы обвиняете Монтиньяка в том, что он задушил Ольгу, пока вы спали. Над кем вы смеетесь, Мишель? Расскажите эту сказку полицейскому или судье, объясните им, что убийство произошло у вас под носом, а вы ничего не заметили, потом растолкуйте им, зачем вы глубокой ночью поехали прятать труп на кладбище. Если найдется хоть кто-нибудь, кто поверит в вашу невиновность, я сниму перед вами шляпу.

– Вы тоже заснули в прошлый раз. Я напрасно пытался вас разбудить, мне это не удалось.

Он не ответил. Я посмотрел ему в глаза:

– Серьезно, неужели я убил Ольгу ради денег?

– Вы могли бы скормить мне любую историю, Мишель, не будь я психоаналитиком.

– Возможно, но я еще никогда не видел психоаналитика, угрожающего оружием своему пациенту.

Это замечание, казалось, не понравилось ему.

– Не вынуждайте меня стрелять, – сказал он. – Уверяю вас, я это сделаю. Просто скажите мне, где деньги.

– Я ничего об этом не знаю. Вы такой же тупой, как Шапиро и Монтиньяк! С чего это вы вдруг решили, что я убил Ольгу, чтобы обворовать? Я понятия не имею, где эти деньги! И от того, что вы угрожаете мне оружием, больше я не узнаю.

– Тем хуже для вас.

Он прицелился мне между глаз. Кабинет был погружен в тень, однако, как если бы он был освещен мощным прожектором, я ясно видел его указательный палец, лежащий на спусковом крючке. Постепенно приближался момент, когда уже никто ни за что не будет отвечать. Однако я не испытывал никакого страха. Это не было смелостью, скорее, ощущением отсутствия, как если бы я был зрителем, а не участником этой сцены. То, что это оружие было направлено на меня, было лишено интереса, я лишь хотел знать, пойдет ли Злибовик до конца.

Но текли секунды, и ничего не происходило. Вместо того чтобы нажать на курок, его палец неподвижно замер на нем. Я смотрел на Злибовика: перемена, произошедшая в нем, удивила меня. Его лицо ничего не выражало. Как волки в моем сне он смотрел на меня невидящим взглядом. Я мог бы подняться и уйти, он бы этого не заметил. Бесполезный пистолет все еще был направлен на меня. Словно кисть и рука, державшие его, обособились от тела. Дрожь, которая их сотрясала, не выдавала никакого волнения, ничего, что имело бы отношение к смятению, которое может чувствовать человек, который готовится убить себе подобного. Это было резкое и прерывистое вздрагивание, как если бы его рука пыталась избавиться от пистолета, который к ней приклеился, и я понял, что, несмотря на кажущуюся решительность, Злибовик был неспособен выполнить свою угрозу.

Внезапно он бросил оружие, и оно приземлилось у моих ног.

– Вы победили, – сказал он, – я не могу в вас выстрелить.

Он весь съежился под своим пледом, что придало ему еще более жалкий вид, чем в прошлый раз.

Мы долго молча смотрели друг на друга. Он знал, что я жду объяснений, но решился внести ясность лишь через несколько нескончаемо долгих минут.

– Мне грозят серьезные проблемы с законом, – сказал он глухим голосом. – Я нуждался в этих деньгах. Надеялся, что вы знаете, где они. Я пытался вас одурачить.