Месма
Шрифт:
– А знаешь, Поля… - сказала она приглушенно. – От Галочки у меня осталась кукла. Очень красивая, и когда ее кладешь, она сама глаза закрывает, а когда поднимаешь, открывает! Я на нее смотрю, и всегда плачу! А ты так похожа на мою дочку… Хочешь, я тебе ее подарю?
– Ой, хочу, конечно… - ответила Поля и тут же смутилась.
– Вы такая добрая…
А где она, эта кукла?
– Дома у меня! Надо сходить ко мне домой… Это недалеко: вот по этой улице дойти всего лишь до третьего дома.
Поля взглянула
– Ой… я не могу! Вдруг мама вернется, а меня нет. Она станет волноваться!
– Не станет, - успокоила ее женщина. – Ты же сама сказала – ей еще час в очереди стоять! А мы с тобой обернемся за десять минут: туда и обратно! А там у меня еще такие конфеты есть, я тебе их тоже подарю.
– Правда?..- Поля подняла на женщину широко открытые глаза. – Только мне страшно туда идти… Вы не могли бы сюда принести и куклу и конфеты?
– Не надо бояться, миленькая! – улыбнулась женщина. – Я ведь буду с тобой! И обратно тебя приведу… А если я пойду сама и принесу тебе куклу и конфеты, то - видишь, сколько здесь ребятишек? – она показала Поле на детей, катающихся с горки. – Они тоже голодные… Они увидят твои гостинцы и захотят и себе таких же, а у меня, Полечка, на всех леденцов не хватит… Так-то, милая!
– Ну хорошо… - согласилась Поля. – Мы ведь быстро, правда?
– Правда, Полечка… - женщина заботливо положила руку ей на плечо. – Мы с тобой быстро! А там и мама твоя придет – глядь, а у Полечки такие подарки!
Девочка радостно засмеялась.
Высокая незнакомая женщина повела ее в сторону мрачной, занесенной пологими сугробами улицы. Поля восторженно улыбалась, и ей было хорошо.
Примерно через полчаса Мария выбралась наконец из сумасшедшей толчеи,
судорожно прижимая к груди только что купленный небольшой каравайчик свежего хлеба. Господи, повезло-то как! Теперь надо порадовать голодную дочку…
Она поспешила к горке, где все также катались по ледяной дорожке дети, и еще на ходу пыталась высмотреть среди них свою Полю, но… дочки она не увидела. Мария с замирающим сердцем подошла к подножию горки и растерянно огляделась.
– Поля! – громко позвала она.
Ответа не последовало. Вокруг суетились другие ребятишки, но ее дочки среди них не было.
Предчувствие непоправимой беды сдавило Марии горло, как стальной петлей.
– Ребята, - обратилась она к детям прерывающимся голосом. – Тут с вами девочка была… в серой шубке, синем шарфике… вы видели, куда она пошла?
Ребятишки хмуро и настороженно смотрели на незнакомую тетю.
– Вы Полю, что ли, ищете? – спросил один шустрый мальчик.
– Да, да! – вскричала Мария. – Поля ее зовут… Где она?
– Так ее какая-то тетя увела, - сказал мальчик деловито, но, взглянув на мгновенно исказившееся лицо Марии,
– Мы думали, это ее мама… - растерянно пояснил мальчик.
– Куда они пошли?! – отчаянно закричала Мария безумным голосом.
– Вот по этой улице… кажется…
Мария, не помня себя от ужаса, бросилась в направлении указанной ей улицы. Проваливаясь по колено в снегу, не обращая внимания на сбившийся с головы платок, она в распахнутом пальто кинулась бежать вдоль темных стен угрюмых домов. Хлеб выпал из ее рук, покатился по снегу прочь, и тотчас его подхватил какой-то неприметный человек, попавшийся навстречу и похожий на тень; припадая к земле, он совсем по-шакальи потрусил к ближайшей подворотне, где и пропал в темноте.
Но Мария ничего не видела и ничего не замечала. Она продолжала мчаться по улице, надрывно крича дурным, срывающимся на визг голосом, в котором не оставалось уже ничего человеческого:
– Поля!..Девочка моя, где ты? Поля-а-а!!!
Глава 8. Страсть людоедки
Прохор Михайлович сидел в жилой комнатушке фотомастерской и уныло смотрел в окно на серую и грязную улицу. Настроение было подавленное, да и самочувствие неважное – как всегда бывало по весне, старые болячки давали себя знать. Отвратительному его состоянию способствовала к тому же и погода – сырая, пасмурная, промозглая…
В дверь, ведущую из подвального помещения, резко и требовательно постучали. Прохор Михайлович невольно содрогнулся – его всегда охватывала дрожь, когда он слышал стук в ЭТУ дверь. Впрочем, стук в дверь наружную вызывал у него приступ настоящего ужаса, ибо он постоянно жил в тягостном ожидании, что за ним вот-вот придут.
– Войдите… - вяло откликнулся он, хотя прекрасно знал, кто именно к нему пожаловал. В эту дверь всегда входила исключительно одна женщина… Вот только женщина ли она или какое-то иное создание, чуждое человеческой природе и обладающее лишь обличьем человека, Прохор Михайлович нередко определить с достаточной точностью не мог.
Дверь приоткрылась, и в комнату шагнула Августа. Прохор Михайлович отвернулся от окна и поднял на нее глаза. И как это бывало почти всегда, невольно замер при взгляде на нее – Августа всякий раз вызывала у него шок!
Ну не было на свете женщины столь же великолепной, как она!
По крайней мере, он не встречал… Она встала, выпрямившись во весь свой высоченный рост, посреди комнаты и бросила на сидевшего перед нею и собравшегося в комок соседа снисходительно-полупрезрительный взгляд. Под этим ее взглядом из-под полуопущенных век Прохор Михайлович показался самому себе каким-то жалким, слабым и ничтожным.