Мессии, лжемессии и толпа
Шрифт:
Пифагор, усвоивший иранский дуализм и некоторые религиозные принципы магов, вероятно, зороастрийского толка, считал, что бог является единственным принципом всего бытия, он — свет небесный, отец всего сущего. Он создает все и всем руководит. Он — разум, жизнь и движение всего бытия. Причина зла лежит в материи, тогда как бог является благом. В христианстве и индуизме божество наделено субстанциальным бытием, и в качестве обладающего им оно бессмертно.
В целом можно сделать вывод, что без виртуальности нет религии, без виртуальности нет и мифологии в целом, в том числе политической. Виртуальность — сердце мифологии, всякая мифология виртуальна. Виртуальность — вполне объективное психическое явление. Поэтому нельзя полностью согласиться
Иначе обстоит дело с политическим мифотворчеством. Его авторами вполне могут быть отъявленные лжецы и бессовестные люди, сочиняющие политические легенды, в частности о земных спасителях, исключительно ради собственной выгоды. Потом, правда, их продукция может овладеть массами, в первую очередь человеком толпы, и обрести большую политическую и идеологическую силу. При этом сами эту ложь весьма интенсивным образом могут дополнять и украшать, часто без каких-либо корыстных или низменных побуждений.
От религиозных мессий попытаемся спуститься в бездну — на неизмеримо более низкий уровень — до земных тиранов, мифологизированных в качестве спасителей своего народа и даже мира.
Гитлер с его внешностью обер-кельнера и усиками-сопливчиками, страдавший непроизвольным выделением газов. Болтун в близком кругу, завистливый, подлый и жестокий, о котором Э. Фромм говорил как о классическом случае некрофилии.
Сталин, больше похожий на провинциального управдома; типичный некросадист, злобный, мстительный, беспощадный и в то же время трусливый и мелочный.
Мао Цзэдун, жестокий и мрачный садист, грязный развратник.
Все эти «спасители» пышно именовали себя «вождями народа», «вождями мирового пролетариата», «руководителями мирового рабочего движения», «вождями трудящихся всего мира», «гениальными стратегами и провидцами», «великими полководцами», «великими учеными» и т. д. Они представляли себе мировую историю как горную тропу с неожиданными поворотами, на которых они поджидали путников с топором в руках. Они попросту не знали, что такое совесть и тем более милосердие и доброта.
Естественно, что их никто не назначал руководителями и не призывал в вожди — они сами и их приспешники захватывали власть и уже потом, в первую очередь с помощью толпы, становились «вождями», «руководителями», «великими полководцами» и т. д. В ее глазах они были мессиями. Но о такого рода «спасителях» подробно речь пойдет ниже.
С. Н. Булгаков утверждает, что Христос есть небесный человек, подразумевая, очевидно, под этим, что спаситель воплотился в образе бога-сына. Но это суждение можно рассматривать и как виртуальность этого образа. Апостол Павел писал, что Христос «будучи образом божиим, не почитал хищением быть равным Богу; не уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил себя, был послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени. Дабы под именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних» (Флп., 26:6–10).
Для верующего божество есть не вызывающая сомнений действительность, в том числе и потому, что представляет собой виртуальную реальность. В этом мифологическом качестве божество обладает
Именно эту же мысль выразил С. Кьеркегор, когда дал ответ на им же поставленный вопрос: можно ли из истории (обыкновенной, не священной) узнать что-либо о Христе?
Нет, почему же? Потому что вообще ничего нельзя знать о Христе. Он — парадокс, предмет веры. Всякое же историческое сообщение есть сообщение знания, следовательно, из истории ничего нельзя узнать о Христе. Что бы мы не узнали о Нем, мало ли, много ли, не узнаешь о Нем, таком, каким Он был воистину. Таким образом, узнаешь о Нем нечто другое, нежели то, что Он есть, следовательно, ничего не узнаешь о Нем или узнаешь о нем неверное — обманешься. История превращает Христа в другого, нежели Он есть воистину, и вот из истории много узнаешь — о Христе? Нет, не о Христе, ибо о нем ничего нельзя знать, в него можно только верить[52].
В этих словах С. Кьеркегора виртуальность образа Христа выражена более чем точно. Из них следует также, что религиозная вера может быть только виртуальной, и никакой другой. Я повторяю, что это чрезвычайно важная характеристика религии, может быть даже важнейшая. Значит, научное познание религии и религиозности может быть очень продуктивным с позиций виртуальной психологии. Вряд ли можно оспаривать мнение Н. А. Носова, что «виртуальные события, в отличие от всех других психических производных, типа воображения отличаются тем, что человек воспринимает и переживает их не как порождение своего ума, а как живую объективную реальность»[53].
Если же так, то религиозная виртуальная реальность относится к числу тех, в действительности которой верующие не только не сомневаются, но и относят себя и весь окружающий мир к объектам, которые такой реальностью порождены. Они не осознают сверхъестественную среду частью своей психики, а лишь как объективную, не зависящую от них данность. На этом же уровне, как отмечает В. М. Розин, расположены и реальности душевнобольных; как известно, последние также могут активно действовать в тех мирах, в которых оказались вовлечены болезнью[54]. Иными словами, начинают реально работать обратные связи — от нереальных, существующих лишь в психологическом пространстве мнимых объектов. Последние, конечно, функционируют как на индивидуальном уровне, так и на уровне всего человечества.
Утверждение божественного на общечеловеческом уровне имеет ни с чем не сравнимое психологическое и социальное значение, поскольку становится мощным фактором культуры, приобретая статусы этического и духовного эталона, традиции, обычая, обязательного стандарта, тем самым владея особой силой убеждения и принуждения. Религия и церковь сейчас стали широко осваивать современные технические средства виртуалистики — в первую очередь средства массовой информации и компьютеры.
Можно не сомневаться в том, что киберкультура имеет все шансы стать полноценной культурой, освоив особый, виртуальный способ понимания и освоения мира. Можно не сомневаться и в том, что в этой культуре религия займет подобающее ей место. Основанием для такого вывода служит то, что идеи виртуалистики находят все большее признание в различных областях практики, а такие идеи изначально присутствовали не только в религии, но еще раньше — в первобытной магии, т. е. имманентно и спонтанно присущи человеческой природе.