Месть Монтесумы

Гаррисон Гарри

– Вам невероятно повезло, – Робл дружески похлопал Тони по колену. – Обычно он не видится с чужаками, сами понимаете, почему.

– Да, разумеется, – других слов у Тони не нашлось. Бережно держа платок с фрагментом картины обеими руками, он невидящим взглядом смотрел на проносящиеся за окном горные пейзажи, извилистую дорогу, раз за разом пересекающую туда-сюда узкоколейку. В очередной раз он встрепенулся и с опаской оглянулся через плечо.

– Но мы ведь едем не в ту сторону!

– Можно сказать и так, – ответил Д'Изерния. – На самом же деле,

если вы не возражаете, мы немного проедемся в сторону Амекамеки, чтобы наш общий знакомый мог спокойно удалиться. Небольшая предосторожность. Как вы наверняка понимаете, он нечасто выходит на люди, а если и выходит, то с трепетом и крайними предосторожностями. Не мог удержаться от посещения сегодняшней церемонии, так что мы одним выстрелом убили двух зайцев, заодно предоставив вам возможность познакомиться с ним.

Машина съехала на обочину, под сень высоких сосен. В ожидании выкурили по сигарете. Время от времени по дороге проносилась какая-нибудь одинокая машина, но чаще тишину нарушал лишь шепот сосновых крон на ветру. Через долину напротив пологие склоны вулкана Попокатепетль все круче возносились к вершине, увенчанной белым знаменем облачка. Робл сверился с часами, и машина наконец тронулась обратно. По дороге хранили молчание. Д'Изерния, глядя в окно, насвистывал мотив арии из «Мадам Баттерфляй», Робл сурово глядел прямо перед собой, Тони лелеял лоскуток картины. Наконец, машина затормозила в квартале от отеля «Васко».

– Выходите, – приказал Робл. – Пусть проверяют. Деньги здесь?

– Должны быть сегодня после полудня.

– Смотрите же. Помните, с вами свяжутся в четыре часа дня. Если все будет в порядке, обмен состоится нынче вечером.

Когда Тони вернулся, все ждали его в комнате Соунза – конечно, кроме Стокера, наверняка бессонно чахнущего над своим златом.

– Докладывайте, – распорядился Соунз.

– Я видел полотно, выглядит довольно подлинным. – С этими словами Тони развернул платок. – Я хотел сделать соскобы, но Роблу вздумалось поиграться в ножички. Он отрезал от полотна уголок.

Елизавета Злотникова воззрилась на фрагмент, будто на свежий труп, пронзительно взвизгнув.

– Звери, свиньи, – цедила она сквозь сцепленные зубы, бережно принимая кусочек холста, после чего последовали куда более сочные выражения на рокочущем русском языке. И покинула комнату, неся лоскуток, будто новорожденного.

– Они свяжутся с нами в четыре часа, чтобы убедиться, что деньги доставлены, я утаил от них, что деньги уже здесь. Если полотно выдержит экзамен, обмен состоится сегодня вечером. И еще одно… – Тони замялся.

– Что?

– Я встречался… с владельцем картины. Он сказал, что полотно из его коллекции. А еще с утра была поминальная месса, довольно забавно, потому что он не мертв и…

– Хоукин, вы что, пьяны?

– Нет, не выпил ни капли, даже кофе, если на то пошло. – От этой мысли в животе тут же громогласно заурчало. – Пойду закажу чего-нибудь поесть.

– Только после того, как объясните, о чем толкуете. Или о ком. Кто этот человек?

Тони

стиснул кулаки.

– Адольф Гитлер, вот кто. Я говорил с ним. Картина из его коллекции, вы же сами говорили. Он жив и здоров, ездит в инвалидном кресле.

Воцарилось многозначительное молчание. Билли Шульц разинул рот. Соунз распахивал глаза все шире и шире, не сводя их с Тони, подошедшего к телефону и довольно быстро сумевшего дозвониться в обслуживание, чтобы заказать сандвич с индюшатиной, жареную фасоль на гарнир, большую порцию салата-гуакамоле с тортильями, полный кофейник кофе и бутылку эля «Богемия».

– Ну-ка, повторите, – потребовал Соунз, когда Тони повесил трубку.

– Адольф Гитлер. Я беседовал с ним о приобретении одной из его работ.

– Но он же покойник! – пискнул Билли.

– Эта новость преувеличена.

– Вы уверены, Хоукин? В Вашингтоне захотят знать все детали.

– Я ни в чем не уверен. У него седые усики и прядь волос на глазу. А еще он предложил продать одну из своих акварелей. Достаточно скверную, чтобы оказаться подлинной.

– Мне надо связаться с Вашингтоном.

– Знаете, в школе нам говорили, что он на том свете.

В дверь постучали.

– Надеюсь, это заказ. – Тони устремился к двери, сглатывая слюнки в предвкушении позднего завтрака.

– Абсолютно подлинное, – заявила вошедшая Елизавета Злотникова, промокая уголком платочка покрасневшие глаза. – Пигменты, холст характерны для периода. Мазки являются еще более ярким доказательством, выдают руку мастера, совершенно однозначно. Что же за тварью надо быть, чтобы испоганить подобное произведение искусства?!

Она снова поднесла к глазам насквозь мокрый платок. Тони едва сдержал желание утешить ее, прижать к своей мужественной груди, и воспоминания о ее прелестях внезапно нахлынули жаркой волной.

– Тогда встреча состоится. Возвращайтесь к себе в номер, Хоукин, и расскажите об этом Стокеру. И еще: на вашем месте я бы не стал говорить никому, повторяю, ни одной живой душе, с кем вы сегодня встречались.

Тони открыл было дверь, снова закрыл и обернулся. За утренней круговертью событий он как-то напрочь позабыл сказанное ранее.

– Извините, но какой нужен пароль, чтобы войти в номер?

– Два удара, пауза, еще один. Пароль «Слепень». Пора бы уж вам подтянуться, Хоукин, начать ориентироваться самостоятельно.

В коридоре ему встретился добрый вестник в образе официанта с подносом. Тони перехватил его, дал на чай и отослал, после чего прошел через ритуал допуска в собственный номер. Обладатель сверкнувшего в щелке двери холодного глаза принял пароль и впустил Тони. Шторы были задернуты, в комнате царил сумрак, постель не тронута.

– Хотите часть? – предложил Тони.

– На посте не пью. И не ем.

Получив этот щелчок по носу, Тони занялся истреблением завтрака сам, стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд и взведенный пистолет.