Месть женщины
Шрифт:
Он снова улыбнулся своей обезоруживающе виноватой улыбкой, и Анастасия Ивановна была покорена.
— Фамилия у вас знаменитая. И такая красивая. Чайко-овский, — нараспев произнесла она. — Мой самый любимый композитор, между прочим. Вы случайно не родственником ему доводитесь?
— Увы, нет. — Анджей рылся в памяти, припоминая биографию своего знаменитого «однофамильца». — На Урале это довольно… частая фамилия. Фу, опять я делаю ошибки. Простите, что я так плохо говорю по-русски.
— Ну что вы! — горячо запротестовала Анастасия Ивановна. — Вы говорите очень правильно и необычно. Все сейчас говорят как-то… одинаково.
Через два дня Анастасия Ивановна перевезла Анджея к себе домой в больничной «скорой помощи», нисколько
Без белого халата и косметики она показалась Анджею худей и моложе, к тому же у нее была красивая молочно-белая шея. Она сказала, когда они ужинали втроем с ее матерью, еще не старой женщиной с породистым лицом и хорошими манерами:
— Вы мне нравитесь, Андрей Германович, но, поверьте, я пригласила вас к себе без какого-либо умысла. Я не синий чулок, но мне почему-то всегда не везло с мужчинами. Вероятно, потому, что не хватало на них времени.
— Нет, Стасечка, это потому, что ты слишком серьезно к ним относишься, — вступила в разговор Анна Несторовна. — Мужчины боятся слишком серьезных женщин. Правда, Андрюша?
Анджею вдруг сделалось легко и уютно. Он весело рассмеялся и расслабился весь до кончиков ногтей. В доме пахло пирогами и вишневым вареньем, на кухне тикали ходики, за окнами колыхались волны пшеничного моря.
— Ну, я, наоборот, люблю серьезных женщин, только они меня почему-то сбоку обходят. Ой, опять не по-русски сказал. Анна Несторовна, Бога ради, хоть вы помогите мне наконец заговорить на чистом русском языке.
Предложение было с энтузиазмом принято, ибо угодило как нельзя в точку: Анна Несторовна до сих пор преподавала в средней школе русский язык и литературу. Завязалась оживленная беседа о русской и вообще славянской поэзии.
После чая Анастасия Ивановна взяла гитару и спела сентиментальную песенку из какого-то советского кинофильма. У нее был красивый грудной голос, но почти не было слуха, и Анджей делал над собой усилие, чтобы не морщиться, когда она брала откровенно фальшивые ноты. Он сел за пианино. Оно было расстроено, несколько клавиш западало, и тем не менее Анджей умудрился сыграть «Баркаролу» и «Подснежник» Чайковского, потом вдруг заиграл «Un Sospiro» Листа, сразу же сбился и со стуком захлопнул крышку. Женщины были сражены наповал. Анна Несторовна, пожелав спокойной ночи, тактично удалилась к себе. Анастасия Ивановна стала не спеша убирать со стола посуду.
Анджей чувствовал, что она только и ждет от него знака и что первая его ни за что не подаст. У него еще побаливал живот, но дело было вовсе не в этом — он совсем не хотел эту женщину. Она была ему отнюдь не противна, даже симпатична, просто Анастасия Ивановна являла собой полную противоположность тому, что привлекало его, Анджея Ковальски, в женщине. И в то же время она отдаленно напоминала Юстину. Ту самую Юстину, к которой он, кажется, никогда не пылал особой страстью, но которой ему сейчас так не хватало. «Старею, — пронеслось в мозгу. — Хочется покоя… Но ведь покой — это так скучно и банально…»
Он смотрел на степные просторы за окном, слышал тиканье ходиков, позвякивание посуды и думал о том, что жизнь прошла, что его больше никогда не полюбит девушка с мятежной тоской во взоре, свято верящая в романтическую любовь. Но почему-то не испытывал грусти.
— Я постелила, — сказала Анастасия Ивановна. — Вам не следует нарушать режим, — добавила она, теребя цепочку на шее.
— Да, пожалуй, — согласился Анджей и медленно встал.
Ему вдруг сделалось грустно.
Метеосводка обещала тайфун, надвигавшийся с невероятной скоростью со стороны Кубы. Компания спешно покинула яхту в Сарасоте. Сью осталась. Она сказала своему бывшему клиенту, владельцу родео:
— Я бросаю не тебя, а ту Розалинду, которую ты знал.
Через два дня по прибытии яхты в Нью-Орлеан любовники улетели в Рим.
— Хочу побывать на твоей родине, кэп, — говорила Сьюзен, откинувшись на спинку кресла «боинга», секунду назад оторвавшегося от земли. — Я только сейчас поверила в то, что мы вместе и летим туда, где нас никто не знает. — Она вдруг нахмурила брови, провела указательным пальцем сверху вниз от своих роскошных, цвета мускатного шампанского волос по переносице и до кончика подбородка. — Сью, ты становишься сентиментальной. Ты еще пожалеешь об этом, Сью, — тихо произнесла она и, опустив ресницы, склонила голову на плечо своего спутника. — Но это не любовь, правда, Франко? — спрашивала она, когда лайнер, слегка подрагивая стальным корпусом, летел над Атлантикой. — Нет, не отвечай на мои глупые вопросы. Все пройдет, и я снова стану свободной. Я с детства привыкла быть свободной. Кэп, ты отпустишь меня на волю, когда я попрошусь?
Она не дала ему ничего ответить, а долго и страстно целовала в губы. Сью совсем недавно открыла для себя прелесть поцелуя. Это новое ощущение странно будоражило плоть, отдаваясь сладкой болью в солнечном сплетении. От поцелуев Франческо у нее кружилась голова. Последний раз у Сью кружилась голова, когда ей было восемь лет и отец повез их с братом в Диснейленд, где они катались на русских горках. Сью на всю жизнь запомнила это ощущение, потому что оно очень ей понравилось.
— Кэп, мы поселимся в отеле, как семейная пара. И вообще, будем вести очень благопристойный образ жизни, — ворковала Сью, положив голову на его плечо. — В детстве меня силой заставляли вести благопристойный образ жизни. Потом я сорвалась с цепи и натворила кучу непристойных вещей. Но я делала это только потому, что не знала тебя, кэп. Почему я не знала тебя раньше? Хотя иногда твое лицо кажется мне очень знакомым. Может, я видела его во сне? Но у дурочки Сью всегда были такие идиотские сны: то у учительницы математики выпала изо рта челюсть прямо на уроке, то священник изнасиловал в парке свою старшую сестру. — Сью грустно усмехнулась. — И еще мне снились мужчины. Они что-то делали с моим телом, и мне было приятно. Я просто млела от того, что они со мной делали. Я считала, мужчины годятся только для того, чтобы делать с моим телом что-то приятное. Я стала шлюхой, да, да, обыкновенной шлюхой! Но я в этом не видела ничего грязного, кэп. Мне кажется, все или почти все девчонки мечтают о том, чтобы стать шлюхами. Многим не позволяют родители, кому-то встречаются парни вроде тебя. Мои родители плевать на меня хотели, а там, где я жила, хороших парней не водилось… Или это все судьба, кэп? Ты веришь в судьбу?..
Она сладко дремала на его плече, просыпалась, чмокала от удовольствия своими большими, по-детски пухлыми губами, бормотала какие-то «философские глупости» — она сама называла так свою довольно бессвязную болтовню.
Когда самолет стал заходить на посадку и под крылом засняли огни вечного города, Сью спросила.
— Ты думал все это время о ней?
Он коротко кивнул.
— Я бы хотела ее увидеть. Я бы сразу поняла, чем она смогла так привязать тебя, и обязательно это переняла. И ты решил бы, что я — это она. Расскажи мне про нее хоть что-нибудь. Она красивая?
— Наверное… — Его голос звучал не совсем уверенно. — Но это совсем не главное. Нет, вообще-то это очень важно в женщине, но в ней… Я любил ее не только поэтому.
— Любил? А разве сейчас не любишь?
Он тяжело вздохнул.
— Я не имею права ее любить. Она… такая чистая.
— Вот оно что. — Сью внезапно разозлилась. — А ты, наверное, изменил ей с какой-нибудь шлюхой вроде меня, — сказала она и вдруг почувствовала внутри странную пустоту. — Но почему ты это сделал?
— Потому что я грязная свинья, — сказал он. — Так говорит моя мама. Она говорит, что все мужчины — грязные свиньи.