Метаморфозы

Иванов Сергей Иванович

Но всё прежнее множество храбрых товарищей, всё богатство в короткий промежуток времени мной утрачены. Случилось так, что я совершил нападение на императорского прокуратора, получавшего оклад в двести тысяч сестерциев, но которого дела потом пошатнулись, так что он впал в ничтожество. Гнев божества скрестил наши пути... впрочем, так как история вам – неизвестна, начну по порядку.

Был славный муж при дворе Цезаря, известный своим высоким положением, – Цезарь взирал на него милостиво. Его– то, оклеветанного по проискам некоторых лиц, зависть подвергла изгнанию. Супруга его, Плотина, женщина редкой верности и исключительного целомудрия, десятикратно разрешившись от бремени, снабдила крепким основанием дом своего мужа.

Презрев и отвергнув услады роскоши столицы, эта спутница в изгнании и подруга в несчастье остригла волосы, сменила свои одежды на мужские, надела на себя пояса со спрятанными в них ожерельями и золотыми монетами и среди стражи и мечей, разделяя все опасности, в заботе о спасении супруга выносила бедствия, как мужчина. Претерпев в пути много невзгод на море и на суше, они приближались к Закинфу, где жребий назначил прокуратору временное пребывание.

Но как только достигли они актийского побережья (где в то время, перекочевав из Македонии, мы рыскали) и с приближением ночи, опасаясь морской качки, расположились на ночь в прибрежной харчевне вблизи своего корабля, – мы напали на них и всё разграбили. Однако нельзя сказать, чтобы мы ушли, отделавшись незначительным риском. Лишь только матрона услышала, как заскрипела дверь, она принялась бегать по комнате и криком всех переполошила, зовя стражников и своих слуг поимённо, сзывая соседей на помощь, так что, не попрячься они кто куда, трепеща за свою безопасность, не уйти бы нам безнаказанно. Но эта женщина, заслужившая своими замечательными качествами милость Цезаря, обратилась к нему с прошением и добилась возвращения из ссылки для своего мужа и отмщения за нападение. Как только пожелал Цезарь, чтобы не существовало братства разбойника Гема, – его и не стало. Такую власть имеет одно мановение императора. Шайка, выслеженная отрядами вексиллариев, была рассеяна и перебита, лишь я, скрывшись, избег пасти Орка.

Надев женское платье, спадавшее складками, покрыв голову тканой повязкой, обувшись в белые женские туфли и укрывшись и спрятавшись под личиной слабого пола, я сел на осла, нагружённого ячменными колосьями, и проехал через середину вражеского отряда. Солдаты приняли меня за погонщицу ослов и пропустили. Я тогда был безбородым, и мои щёки блистали отроческой свежестью. Но при этом я не посрамил ни славы отца, ни своей доблести: хоть и пришлось натерпеться мне страха, видя перед собой мечи, всё же, скрывшись под чужой одеждой, я в одиночку нападал на усадьбы и сёла и сумел сколотить себе деньжонок на дорогу. – И, приоткрыв свои лохмотья, он выложил оттуда две тысячи золотых. – Вот – моё приданое, а также предлагаю вам себя, если вы ничего не имеете против, в атаманы, причём ручаюсь, что пройдёт немного времени, и это ваше каменное жилище я обращу в золотое.

 Разбойники единогласно выбрали его предводителем и принесли нарядное платье, которое он и надел, сбросив свои лохмотья. Преобразившись, таким образом, он со всеми перецеловался, возлёг во главе стола, и его избрание было отпраздновано ужином и выпивкой.

Тут, узнав из разговоров разбойников между собой о попытке девушки убежать, о моём пособничестве и о смерти, назначенной нам обоим, он спросил, в каком помещении она находится. Когда его привели туда, и он увидел, что она – в оковах, он сморщил нос, вернулся и сказал:

–  Я, разумеется, не настолько невоспитан и дерзок, чтобы удерживать вас от исполнения вашего решения, но считал бы бессовестным, оставаясь при своём мнении, скрыть от вас то, что мне кажется правильным. Прежде всего, прошу верить, что меня побуждает лишь забота о вашей пользе, к тому же, если моё мнение вам не понравится, вы можете снова вернуться к вопросу об осле. Ведь я полагаю, что для разбойников, кто понимает своё дело, выше всего должна стоять прибыль, даже выше, чем желание мести, осуществление которой часто связано с убытком. Если же вы уморите эту девушку в этом осле, то всего– навсего удовлетворите своё чувство негодования без иного возмещения.

Потому я считаю, что её нужно отвести в какой– нибудь город и там продать. Девушка в её возрасте не может пойти по низкой цене. У меня, когда я ещё водился со сводниками, был знакомый, который немало талантов, полагаю, дал бы за такую девушку, сообразно её происхождению. Чтобы приспособить её к ремеслу потаскушки. От него бы она уже не убежала, а ваша жажда мщения была бы в какой– то мере удовлетворена, раз она попала бы в публичный дом. Я вам высказываю соображения, которые мне пришли в голову как выгодные. Вы же – вольны в своих мнениях и поступках.

Так этот рачитель о разбойничьей прибыли защищал и наше дело – спаситель осла и девицы. Остальные, по долгом обсуждении – причём продолжительность этого совещания истерзала мне все внутренности и даже мою душу, – присоединились к мнению разбойника– новичка и освободили деву от оков. А та, едва увидела этого юношу и услышала упоминание про потаскушек да сводников, так начала смеяться, что мне пришло в голову подвергнуть осуждению весь женский пол: ведь на моих глазах эта девушка разыграла любовь к жениху и стремление к браку – и при упоминании о публичном доме приходит в восторг. Так что в тот момент вся женская порода и их нравы зависели от суждения осла. А молодой человек обратился с речью к разбойникам:

–  Почему бы не устроить нам молебствия Марсу, чтобы он помог нам и девицу продать, и товарищей набрать? Да, как вижу, у нас и никакого животного, потребного для жертвоприношения, нет, ни вина в достаточном количестве, чтобы пить вволю. Дайте– ка мне десяток спутников, я отправлюсь в ближайшую усадьбу и оттуда приволоку вам провизии на салийское пиршество.

Он отправился, а оставшиеся разводят костёр и из дерна сооружают жертвенник богу Марсу.

Вскоре и ушедшие возвращаются, неся меха с вином и гоня перед собой стадо скота. Выбрав большого козла, старого, косматого, принесли его в жертву Марсу. Готовят пир. А пришелецсказал:

– Вы должны убедиться, что ваш атаман – проворен не только в вылазках и захвате добычи, но и в ваших наслаждениях. – И, взявшись за дело, всё искусно приготовляет. Метёт, накрывает, варит, колбасу поджаривает, на стол подаёт красиво, а главным образом – накачивает их огромными чашами вина.

Тем временем, делая вид, будто нужно ещё что– то принести, он часто заходит к девушке: то даст ей взятые со стола кушанья, то поднесёт ей выпить, пригубив из той же чаши. Девушка всё это с жадностью принимает, и случилось, что, когда тот хотел её поцеловать, она предупредила поцелуями его желание. Такое поведение мне не нравилось.

Ах, девушка, как могла ты забыть свой брак и своего возлюбленного, как могла ты предпочесть едва успевшему стать твоим супругом жениху, с которым сочетали тебя твои родители, этого бродягу и убийцу? Неужели в тебе молчит совесть, а нравится тебе, поправ чувство, предаваться блуду среди этих мечей и копий? А что если другие разбойники об этом пронюхают? Опять к ослу прибегнешь, опять под смертельный удар меня подведёшь? Отыгрываешься ты на чужой спине.

Пока я, клевеща на неё, с негодованием приписываю ей низкие побуждения, узнаю по их намёкам, что это – не Гем, а Тлеполем, жених этой девушки. И в ходе разговора он начинает высказываться понятнее, не обращая внимания на моё присутствие.

–  Будь покойна, Харита, скоро все эти враги окажутся твоими пленниками, – и, удвоив свою настойчивость, потчует, не переставая, осовевших и от пьяного дурмана ослабевших разбойников уже не разбавленным, лишь слегка на пару подогретым вином, а сам не пьёт.

И у меня явилось подозрение, что он им в чаши подмешал снотворного снадобья. Наконец все до одного от вина свалились с ног. Тут он их связал, верёвками по своему усмотрению стянул и, посадив мне на спину девушку, направился к своему городу.