Метелица
Шрифт:
— Дядьку Сергея?
— Правильно, его самого. Покажи-ка, где живет.
— А на што это?
— Вот заладил. Надо, значит. Да ты не бойся.
— А чего мне бояться? Нас вон… — указал Артемка на своих друзей и отступил с опаской на полшага.
Пареньки лет девяти — одиннадцати, оставив игру, сгрудились в сторонке и внимательно наблюдали за незнакомым человеком. Худые, чумазые от летнего загара и пыли, одетые кто во что, но все с залатанными коленками и локтями, они не двигались с места и своим решительным видом крепко подбадривали Артемку.
Сдерживая смех, Демид оглядел
— Да-а, это конечно, серьезная компания. — Артемка начинал ему нравиться. — И взаправду бояться нечего, только почему ж такой недоверчивый?
— Доверяй тут…
— А что такое?
— Мало ли что, всякие ходют.
— Скажи ты, ходют. Всякие. Так и пускай себе ходят.
— Ну да, пускай! Тут же завод, никак. Объект! Мало ли кто ходит, и шпионы…
— Чего-чего?
— Шпионы. А то не? Вон и в газете писали.
Демид не выдержал и разразился своим трубным, оглушительным хохотом. Артемка от неожиданности даже голову вобрал в плечи.
— Уморил, парень! Шпионы, значит? Это верно, к ногтю их. Только не повезло тебе, не шпион я — солдат, демобилизовался. А с дядькой Сергеем воевал вместе.
— Воевали?
— Вот те крест!
— Неверующий я.
— Ну, тогда чтоб мне на этом месте провалиться! Чтоб язык отсох! А теперь показывай, где живет инженер.
— Так у нас за стенкой и живет, — заулыбался Артемка, поверив наконец Демиду.
— Скажи ты! Прямо за стенкой?
— А то не! В одной комнате я с мамкой, в другой дядька Сергей с теткой Натальей, только сенцы разные и двери.
— Вот и отлично. Пошли?
— Пошли. — Он повернулся к своей компании и крикнул: — Это к нам тут…
Ни Левенкова с Натальей, ни Артемкиной матери дома не оказалось, и они уселись на лавочке под окнами. Поначалу Артемка казался молчуном, потом разговорился и с охотой ответил на все вопросы. Демид узнал, что батя его погиб и что из Метелицы они с мамкой приехали совсем недавно, а зовут ее Ксюшей или Ксенией Антиповной, и что дядька Сергей инженер — ого! — начальника и то не боится, и что если он, то есть Демид, шофер, то на завод его с руками и ногами возьмут, потому как вон в гараже ЗИС стоит, а ездить некому.
Демид вспомнил, что в чемодане есть хорошее угощение, и открыл его.
— На-ка вот, вкусные.
— Мне? — не понял Артемка, глядя на круглую жестяную коробку леденцов.
— А то кому ж?
— Да я чтобы особо, так не любитель… — Видно, ему трудно было поверить в такой царский гостинец, но и глаз от коробки, разрисованной яркими, распаляющими детское воображение красками, он уже оторвать не мог.
— Бери, бери, — подбодрил его Демид, довольный, что купленные в Москве на всякий случай леденцы так кстати пригодились.
Открыть коробку и добраться до гостинца Артемка не успел: подошла, как сразу понял Демид, его мать. Она по деревенскому обычаю поздоровалась с незнакомым человеком, заметила в руках у сына угощение и укорила:
— Выцыганил! И не стыдно?
— И ничего не выцыганил…
— За какие ж такие заслуги?
Она взглянула на Демида, строго вскинув черную бровь, и тот понял, что вопрос больше относится к нему и касается не только леденцов.
— Я
Кивнув утвердительно, она посмотрела уже доверительно, с открытой улыбкой, на секунду высветив белые ровные зубы, и, указывая на сына, сказала:
— С ним не ошибетесь. Но если попросту — Ксюша.
Демид мельком, незаметно окинул ее взглядом с ног до головы, для чего пришлось склониться к чемодану и без нужды переставить его на другое место. В растоптанных туфельках, простенькой серой юбке и вигоневой жакетке, Ксюша стояла перед ним в неловкой позе, чуть скособочась от объемистой, оттягивающей руку хозяйственной сумки, и на первый взгляд казалась ничем не привлекательной, уставшей за суетный день бабенкой. Но Демида, умевшего ладить с женщинами и знающего толк в их настоящей, а не внешне броской красоте, ее вид не ввел в заблуждение. Он заметил и туго сбитые икры стройных Ксюшиных ног, и всю ее ладно скроенную фигуру, и горделиво посаженную голову с крепким узлом черных волос на затылке, и смуглую от загара, атласно-гладкую кожу на щеках, на шее. На мгновение он даже ощутил ее гладкость — до того был уверен в этом.
«А хороша!» — отметил Демид и тут же усмехнулся сам себе. Об этом ли думать ему.
— Он скоро будет, — прервала Ксюша неловкое молчание. Она извинилась и, позвав за собой Артемку, ушла в дом.
7
Появился Левенков неожиданно. Демид увидел его у колонки, посреди двора, и поначалу не узнал в шагающем к дому штатском человеке своего бывшего командира. Последний раз он его видел в лагере, остриженного наголо, костлявого от худобы, изможденного, едва волочившего ноги. Таким и запомнил. Теперь же, загорелый, скорый на шаг, Левенков выглядел моложе, плотнее телом. Щурясь от бьющего в глаза закатного солнца, он растерянно вгляделся в Демида, видно тоже не узнавая, и тут же просиял, заторопился, чуть ли не бегом устремился к нему.
Демид поднялся с лавочки, машинально расправил гимнастерку под ремнем и, как всякий нежданный гость, застыл с настороженной улыбкой, напружинясь весь, приготовясь к встрече. Приблизясь вплотную, Левенков оглядел его, как бы ощупал блестящими глазами, и кинулся обнимать.
— Демид… Ну точно, Демид! Живой! — Он боднул его лбом в ключицу, рассмеялся и, будто не веря своим глазам, потрогал пальцами плечи, руки, похлопал по выпуклой груди. — Живой… Цел-целехонек.
— А какая меня холера возьмет! — прогудел Демид, радуясь такому приему: не ошибся, значит, в комбате. — Явился вот — не запылился.
— Демобилизовали?
В чемодане у Демида лежала штатская одежда, но, уже подъезжая к Гомелю, он решил надеть гимнастерку — меньше вопросов и больше доверия.
— Демобилизовали, командир. Даже сверх того. — И, заметив вопрос в глазах Левенкова, добавил с усмешкой: — Долгая то песня, потом все выложу, как на духу.
— Конечно, конечно, потом. Проходи, что ж мы у порога… — захлопотал Левенков, приглашая в дом. — Ну, обрадовал, Демид, обрадовал! Живой и такой же здоровый, прямо не верится.