Метка Каина
Шрифт:
Хосе уже невнятно бормотал:
— Да-да-да-да-да! Они мне сказали, что я не баск, что на самом деле мои предки были каготами. Проклятый народ. Люди гусиной лапы, люди с зобом! Безумцы. Сарацины. Неприкасаемые с перепончатыми пальцами! Да!
Дэвид, справившись с изумлением, продолжил расспросы:
— Значит, вы именно потому оказались здесь? В доме каготов? Поэтому вы знали, где он находится?
— Да, Дэвид. Когда Фишер получил результаты моих тестов, они перевели меня из барака с басками в барак с каготами. Нацисты были просто одержимы тем, чтобы… чтобы правильно всех рассортировать. Эта раса там, этот народ здесь. Иудеи — отдельно. Цыгане — отдельно. Они были похожи на
— Значит, Фишер вам сообщил, что по крови вы кагот, а не баск. А потом нацисты перевели вас в ту секцию лагеря, где размещали каготов. Но что случилось потом, Хосе, как вы…
— Там, в бараках, я разговаривал с многими каготами. Они и рассказали мне об этом доме. Они вообще многое мне рассказали о своем народе. О моем народе. Я пытался смотреть на них как на свой народ, пытался поверить, что они мне братья, но…
— Но вы слишком стыдились этого?
— Да.
Дэвид чувствовал, как наконец начинает проявляться логика всей этой странной и чудовищной истории.
— Так что же вы сделали, Хосе? Вы от них отказались?
— Хорошее слово. Отказываться. Да, я отказался от собственной крови. Потому что я хотел жить. В том лагере нацисты и священники были в особенности жестоки именно с каготами; священники называли их сыновьями Каина и пытали и убивали их больше, чем прочих, так что мне хотелось снова стать баском — просто для того, чтобы спасти собственную жизнь. И меня ведь воспитывали как баска, и я продолжал в душе чувствовать себя баском.
— И вы обратились к Евгению Фишеру?
— Да, я пошел к Фишеру и другим докторам. Я сказал им, что если они сделают вид… если они забудут о том, что я кагот, и вернут меня к баскам, я буду им помогать.
— Как именно?
Старик долго смотрел на чуть дышащий огонь.
— Я ведь был тогда очень молод, почти мальчишка, но уже был известен как радикал. Я имел влияние на других молодых басков в лагере. На настоящих басков, — он поднял горестный взгляд на Дэвида. — Баски — очень храбрый народ, у них мятежный дух, неукротимый. Они постоянно задирали нацистов, затрудняя работу Фишера, то и дело пытались бежать… — Хосе покачал головой. — Вот я и стал их выдавать. Да, я стал предателем. Я объяснил Фишеру, что могу воспользоваться своим влиянием, чтобы облегчить ему жизнь. Я мог бы убедить басков объединиться, чтобы можно было разом выявить всех бунтовщиков… Но только если меня переведут из секции каготов и вернут мне мою баскскую кровь.
— И так оно все и было?
Голос Хосе снова упал до шепота.
— Так и было. Они сделали вид, что отправили меня в бараки каготов по ошибке. И я вернулся, меня снова сделали баском! А потом я стал пользоваться своим авторитетом, чтобы… чтобы помогать Евгению Фишеру в его чудовищных экспериментах… Я убеждал людей позволить Фишеру исследовать их. И Фишер стал мне чем-то вроде друга. Он многое мне рассказывал. Он рассказал мне об иудеях…
— Что именно? Что он вам рассказал об иудеях?
Хосе внимательно посмотрел на Дэвида.
— О холокосте. Евгений Фишер объяснил мне, почему немцы сделали то, что сделали. Правду о холокосте. Это все,
— Что?!
Веки Хосе трепетали. Как будто старик просто засыпал сидя. Дэвид решил, что Гаровильо, должно быть, устал до полного изнеможения: признание в таких убийственных тайнах, так долго хранимых, вымотало его. Он отпустил руку старика, но продолжил расспросы:
— Хосе, мне необходимо знать как можно больше о Мигеле. Он именно поэтому убил моих родителей, да? Он стыдился того, что по крови он — кагот? Да?
— Да. Это худшая из всех ошибок, какие я когда-либо совершал. Я рассказал своему сыну правду, когда ему было около девятнадцати лет. И он так и не простил меня. Он ведь тоже до того момента так гордился тем, что он — баск… Великий активист ЭТА…
— Ладно, он разозлился. И решил, что мои отец и мать… приехали сюда, чтобы разоблачить его?
— Да…
— А потом он обнаружил, что и я иду по тому же следу. И ему теперь нужно убить и меня.
Ветер встряхнул пыльные стекла окон.
— Да, да, это так. — Хосе поморщился. — Но тут есть и еще кое-что… Давидо.
— Мой дед, вы его имеете в виду? — Дэвид чувствовал, что вопрос висит в воздухе, как сырость в доме. Возвращение прошлого. Призрак, который необходимо изгнать. — Расскажите мне, Хосе. Мой дед… он тоже был коллаборационистом? Сотрудничал с немцами?
— Нет! — Ответ прозвучал почти яростно. — И не думай такого! Твой дед был хорошим человеком. Нет… я имел в виду Мигеля.
— Но в чем дело?
— В моем сыне есть нечто странное и пугающее. Ты должен быть очень осторожен. Иногда я даже думал о том, чтобы самому убить его. Потому что он убивает меня… постоянно. И убьет однажды.
— Почему?
— Так уж он создан. Господом. Мой сын… дурной крови. Так ведь говорят? И все равно я его люблю. Он ведь мой сын. Не забывай, я уже очень стар, мне уже казалось, что у меня никогда не будет детей, но потом молодая Фермина… мы зачали ребенка. Сына. Мы были так счастливы. Ena semea… [47]
47
Семя Змея… ( баск.)
Глаза старика вспыхнули, впервые за много дней; но тут же они снова погасли, утонув во тьме.
— Но когда он подрос… мы поняли, что он унаследовал все худшее от каготов. Самое худшее. Но он большой, и сильный, и умный. И у него есть друзья, помощники. Могущественные люди, тебе этого просто не понять. Общество.
— Что за общество?
— Нет. Я не могу сказать. Довольно. Пожалуйста… — Из глаз Хосе градом катились слезы. — Позволь мне скрыть этот последний позор. — Хосе стер с губ масло, оставшееся после мальков. — Я и так уже сказал тебе слишком много. Слишком много, слишком поздно. Если я скажу больше, тебе просто не позволят остаться в живых. Потому что тайна, которую охраняет Мигель, касается не только меня, его и каготов. Все гораздо глубже, Дэвид, и это так ужасно и опасно для всех нас, для всего la humanidad [48] . Тайна, которая убьет тебя, и если не Мигель это сделает, так кто-то другой. Его друзья. Общество. Кто угодно, — старик пристально посмотрел на Дэвида. — Ты понимаешь? Я тебе жизнь спасаю, не рассказывая большего!
48
Человечество ( исп.).