Метка
Шрифт:
Он сегодня держится на редкость враждебно. Раскидывает сложенные аккуратными стопками бумаги, вдруг появляется из-за угла, заставляя неуклюже спотыкаться или подпрыгивать от неожиданности. Не удивлюсь, если выяснится, что перо мне в карман подложил именно Карл, просто чтобы напугать меня. Такая жестокая детская выходка вполне в его стиле. Скорее всего, так и было. Перо лишь злая шутка, чтобы сбить меня с толку, отвлечь от учёбы и вывести из борьбы за постоянную работу в студии. Прекрасно помню, в какой ужас поверг меня вид пёрышка, хоть и предпочла бы стереть те мгновения из памяти.
Будто стремясь наказать
Когда я снимаю после работы фартук и вешаю его на крючок у двери, Обель подходит, чтобы попрощаться, но вдруг, чуть замешкавшись, спрашивает:
– Чем ты была сегодня? – Странный вопрос, тем более что за последний час Обель не обмолвился со мной ни словом.
– Не знаю, что вы имеете в виду. – Ты была ничем, – произносит Обель, бросая многозначительный взгляд на мои руки. – Любой чернильщик – ничто без своих рук.
– Или чернильщица, – не сдержавшись, напоминаю я.
– Или чернильщица, – подтверждает он. – Пустое место. Будь осторожнее, Леора. Вот и всё. Обель едва заметно улыбается, слушая мои сбивчивые извинения.
– До понедельника.
Набрасываю шаль и на секунду замираю, чтобы сделать глубокий вдох и удостовериться, что приняла верное решение. Всё думаю, что на встрече с Оскаром мне откроется нечто очень важное, а в некоторой степени я вовсе не рвусь узнавать это важное. В той же самой степени, что мне хочется верить маме, когда она говорит, что всё будет в порядке.
Но любопытство побеждает, и я отравляюсь на площадь.
Стрелки часов на здании мэрии подбираются к шести. На площадь я прихожу на несколько минут раньше условленного времени и останавливаюсь ждать у стены мрачного правительственного здания. Укрывшись под деревом, слушаю шелест листьев на холодном ветру. Статуя Святого охраняет нас, жилистые очертания бронзовой фигуры сияют в лучах солнца. Статуя напоминает рисунки в учебниках анатомии, на которых человек изображён как переплетение мышц и сухожилий, туго натянутых на скелет. Срезанная кожа развевается вокруг него наподобие плаща, но, несмотря на видную всем уязвимую плоть, Святой держится уверенно, хладнокровно, от него веет силой. Скульптор прекрасно передал главную мысль всем известной истории – Святой должен был погибнуть от руки Белой Ведьмы, но обрёл бессмертие. Лишившись кожи, он не умер, но стал свободным.
Трава на лужайках засыпана сухими листьями, кое-где виднеются лужи и голая земля. Теперь любители перекусить в обед на свежем воздухе придут сюда не раньше весны. Мимо спешат прохожие, и я читаю их знаки. Вот пожилая женщина остановилась неподалёку перехватить сумки с продуктами. Морщинистыми руками она перекладывает свёртки, раскладывая покупки поудобнее. Её знаки возраста рисуют картину счастливой жизни. Она была счастлива – ещё совсем недавно. Последние несколько лет пропитаны грустью, политы горькими слезами одиночества. Других знаков не видно, и я могу только гадать о причинах её несчастий. Чья-то смерть? Или другая потеря? Ссора, так и не окончившаяся примирением? Перевожу взгляд на свою забинтованную руку и пытаюсь представить, о чем расскажут в старости мои знаки. Мне страшно думать о грусти,
Кто-то дотрагивается до моего плеча и прерывает мои развесёлые мысли. Обернувшись, встречаю взгляд Оскара. Широкий ремень сумки наискосок прочерчивает его грудь, руки глубоко упрятаны в карманы. Очки чуть криво устроились на носу, тёмные кудри взъерошены.
– Ты пришла, – произносит Оскар, глядя на меня с любопытством.
– А ты не ожидал? – улыбаюсь я в ответ. Всё это так глупо, мы будто играем во взрослых или в шпионов. – Особого выбора мне не оставили. Этому замечанию усмехается Оскар.
– Да, извини, наверно, слишком таинственно получилось. – Он шуршит ботинком по опавшим листьям и обводит взглядом площадь. – Ну что, прогуляемся?
Я киваю, и мы бредём куда-то, отбрасывая с каждым шагом опавшие листья.
Удаляясь от правительственного здания, мы шагаем молча. Точнее, вслух мы ничего не произносим, но в голове у меня далеко не тишина. Мы не сделали и десяти шагов, а я уже попыталась расшифровать знаки на коже Оскара (сбоку хорошо виден кусочек будто бы древесной коры, покрывающей шею) и вздрогнуть от неожиданно вспыхнувшего в мозгу вопроса: «Интересно, есть ли у Оскара любимая девушка?» Эту мысль я поспешно отбрасываю подальше.
– Может, зайдём в кафе, как в тот раз? – поворачивается ко мне Оскар.
– Вообще-то… у меня есть встречное предложение.
– Да? Ну ладно, веди, – с любопытством разрешает он.
– Здесь недалеко. Направляясь к музею, я слышу за спиной шаги моего спутника. Нам только перейти площадь, я знаю: там ещё открыто. Незнакомый мне куратор у столика регистрации тихо напоминает:
– Мы закрываемся в семь. Времени достаточно. Я с улыбкой киваю ему в ответ. – Ты привела меня в музей? Ты это серьёзно? Не боишься сюда возвращаться? – шепчет Оскар, стягивая шапку и запихивая её в сумку.
– Когда-нибудь всё равно пришлось бы прийти, – так же тихо поясняю я. – Хочу тебе кое-что показать.
По обе стороны фойе две совершенно одинаковые лестницы ведут на второй этаж. Когда-то я заставляла папу ждать целую вечность, выбирая, по какой из них подниматься.
Поворачиваю к ступенькам, и Оскар не отстаёт ни на шаг. Я знаю, в какой зал мне хочется попасть. Папа часто приводил меня в музей в субботу утром, пока мама нежилась в постели, отсыпаясь за неделю. Каждый раз мы старались посмотреть выставки в разных залах, но в конце концов оказывались в одном и том же месте. В нашем любимом зале.
Каменные стены музея покрыты надписями, всюду картины в тяжёлых рамах, латунные перила лестниц отполированы тысячами рук. Ступеньки тоже истоптаны, но только с одной стороны, будто бы за долгие годы посетители выбирали самый быстрый путь вверх и вниз по лестнице. Я всегда ступаю по другой, позабытой половине ступенек.
Эхо наших шагов разносится по фойе мелодией восхождения.
На площадке второго этажа мы ненадолго останавливаемся. Если подняться ещё на один пролёт, то войдёшь в зал с книгами из кожи тех, у кого не осталось родных, о ком некому позаботиться. Эти книги стоят в музее, и мы все вместе отдаём им должное и помним их истории.