Метка

Бродвей Элис

– Вот, смотри, – говорит Обель, указывая на только что открытую страницу, – вот она.

Снова склонившись над книгой, я вижу её – Белую Ведьму. Этот рисунок очень похож на тот, который я копировала раньше, только гораздо крупнее и тщательнее выполнен. Какое странное ощущение возникает при взгляде на совершенно обнажённую женщину! На ней нет совсем ничего. Ни клочка ткани, ни единой капли чернил. Её кожа совершенно пуста. Где-то в глубине души этот образ заставляет меня содрогнуться – она такая холодная, далёкая от человечности, нечитаемая. Она – королева лжи и хранительница тайн. И всё же на этой картине она невероятно очаровательна, невыразимо

прекрасна! Чётко вылепленные скулы, которые на меньшем рисунке придавали ей жестокий вид, здесь лишь подчёркивают её хрупкость, а держится она очень уверенно, ничего не скрывая. Но я знаю, что под идеальной кожей таятся обман и притворство. Это очень необычное изображение, и мне странно и неловко на неё смотреть. Такое ужасающее, такое до невозможности пустое существо не может быть столь прекрасным!

– Нарисуй её, Леора, – говорит Обель, выходя из комнаты. – Скопируй с оригинала.

Взяв карандаш и чистый лист бумаги, с безотчётным страхом в сердце я начинаю срисовывать пустой контур. Её волосы вьются волнами, сворачиваются, подобно лепесткам роз, почти полностью скрывая маленькие груди. Она чем-то напоминает русалок на папиной коже, такая же загадочная и притягательная. Я копирую рисунок минут десять, когда вдруг замечаю невероятное. Прорисовывая линии щёк, тонкий нос, высокие дуги бровей и нежную, но гордую улыбку, я вижу нечто знакомое.

Она – это я. Я – это она. Я – точная живая копия Белой Ведьмы.

Встретив пристальный взгляд Обеля, я вскакиваю и роняю карандаш. Захлопываю уникальную книгу, не заботясь о её ценности.

– Я… я совсем забыла… Мама просила меня вернуться пораньше. Можно мне…

Обель молча кивает в ответ.

Запихиваю исписанные листки в сумку, поднимаю карандаш с холодного каменного пола и неуклюже выбираюсь из комнаты. Захлопнув за собой входную дверь, я шагаю вперёд, благодарно подставляя щёки свежему, прохладному ветру в надежде привести в чувство мой застывший от страха разум.

Некоторое время я бреду куда глаза глядят, пока румянец тревоги не сходит со щёк, а руки больше не дрожат в глубине карманов. Когда ко мне возвращается способность рассуждать, я снова обнаруживаю себя перед величественными металлическими воротами музея. Поднимаюсь по холодным ступенькам и направляюсь в наш с папой любимый зал. Зал историй и легенд.

Когда-то это было моё самое любимое место на свете, надёжное убежище.

Вызываю в памяти разные мелочи, как мы с папой рассматривали каждую витрину, каждый экспонат, шептались, смеялись, показывали друг другу на любимые книги и читали. Где же то ощущение тепла, любопытства, которое охватывало меня в моей тихой гавани? У стеклянного шкафа с экспонатами, посвящёнными Белой Ведьме, я останавливаюсь.

Читаю краткое описание на кусочке плотной бумаги рядом с её изображением. «Белая Ведьма. Злопамятная сестра Мории. Враг Святого». Помню, как папа всегда подолгу простаивал у этого рисунка, как он хотел, чтобы я тоже остановилась и посмотрела на неё.

– Ты хотел, чтобы я что-то разглядела? Что? – шёпотом вопрошаю я папу.

Она уже здесь. Смотрит на меня моими собственными глазами.

По

дороге домой я вспоминаю сказку о Белой Ведьме. Историю женщины, которая, судя по всему, очень похожа на меня. Зимнее солнце почти не греет. Дрожа от холода, я поплотнее закутываю голову шалью, разматываю бинт на руке и выбрасываю его в мусор. Смотрю на след от пореза на руке, который скоро превратится в шрам, на свою бледную кожу и вижу её кожу – ужасающую бледно-пустую красоту. И бегу со всех ног.

Глава двадцать третья

Следующим утром я просыпаюсь рано, прежде чем иней на ветках деревьев растает под лучами солнца. По утрам становится всё холоднее, наверное, скоро ударят настоящие морозы. Поймав отражение своей белой кожи в зеркале, торопливо натягиваю махровый халат. Надо побыстрее обдумать свой первый настоящий знак, нельзя оставаться такой белой. Но решение всё не приходит. Что, если я так и останусь почти без знаков? Почти с такой же пустой кожей, как у Белой Ведьмы, чьи холодные глаза так похожи на мои? От этих мыслей по спине бегут мурашки.

Набрасываю на плечи шерстяное одеяло и шлёпаю к старому дивану в гостиной. Некогда красная обивка подушек выцвела, пружины давно промялись, но это всё ещё самый удобный диван на свете. Надо бы разжечь камин, но за дровами придётся идти на задний двор, а мёрзнуть, даже чтобы потом согреться, совсем не хочется.

Свернувшись калачиком на диване, я дремлю, пока не становится теплее и можно даже попробовать вылезти из халата. Силой воли вытаскиваю себя на кухню, по дороге решая приготовить горячий шоколад. Маме тоже сделаю чашечку, совсем как папа угощал её по субботам, когда она нежилась в постели. Мама ещё не встала, наслаждается отдыхом, ведь сегодня выходной. Некоторые привычки не меняются.

Горячий шоколад я готовлю, как папа. Наполняю две чашки молоком, чтобы наверняка хватило, и выливаю в кастрюльку. Пока молоко греется, режу на кусочки горький шоколад моим любимым кухонным ножом. Рука почти не болит, только ноет, когда нож с силой входит в шоколадную плитку. По краям кастрюльки появляются крошечные пузырьки, и я высыпаю квадратики шоколада в молоко. Растерев в ладонях прилипшие к пальцам шоколадные крошки, вдыхаю тёплый, сладкий аромат. Осторожно помешиваю шоколад, чтобы кусочки не прилипли ко дну, тру на тёрке ломтик апельсиновой цедры и осторожно добавляю в молоко. Шоколад растворяется, молоко темнеет, и я помешиваю ложкой всё быстрее, взбивая пушистую пену. За секунду до того, как молоко закипит, не давая пузырькам горячего воздуха устремиться вверх со дна кастрюльки, я снимаю горячий шоколад с плиты и разливаю по фарфоровым чашкам. Тонкие полоски апельсиновой цедры покачиваются на поверхности пушистой пены, когда я осторожно несу чашки в мамину спальню.

Мама полулежит в кровати, опираясь на большую подушку. В руке у неё книга, но взгляд устремлён в пустоту, а на лице печать тревоги.

Заметив меня у двери, мама улыбается и садится поудобнее.

– Доброе утро, дорогая. Ты давно встала? – Увидев чашки с горячим шоколадом, мама расплывается в улыбке. – Какой сюрприз! В последний раз мне подавали в постель горячий шоколад… Вздрогнув, мама спохватывается и молча берёт у меня чашку, а я ставлю свою на тумбочку у кровати и забираюсь к маме под одеяло.