Методотдел
Шрифт:
Как из рога изобилия из ее уст сыпались предложения по улучшению программ. Своим пока еще не замыленным глазом она многое смогла заметить и хорошего, и плохого. Мы обсуждали с ней комплексную образовательную программу Дворца. Пожалуй, впервые за время работы здесь у меня сложилось такое профессиональное взаимопонимание со своим сотрудником. Мы обсуждали программу, затем она переносила ее в компьютер, после чего текст поступал ко мне для окончательной правки. Так, разрабатывая игровой элемент, мы придумали несколько межпредметных квестов, в которых оказались задействованы музей, театр и библиотека. Это была захватывающая, очень продуктивная работа. Два квеста мы вскоре провели для пробы, и эта проба отлично вышла. Зина
К сожалению, наш профроман длился очень недолго. Через какое-то время я стал замечать, что Зина все чаще старается попасться на глаза Ванде. На совещаниях она обязательно вставляла свои «пять копеек», лишь бы обозначить себя, лишь бы обратить внимание, какая она умная и необходимая в отделе. Пару раз, когда Ванда заходила к нам покурить, Зина озвучивала свои предложения по поводу развития отдела, а потом я как-то обнаружил ее в кабинете замдиректора. Мне стало все понятно — девочка пытается делать карьеру, классический случай. Однако Зине не повезло: Капраловой она совершенно не нравилась. «У вас есть начальник, — сказала она ей однажды, — с ним все и обсуждайте, а уж он — дальше со мной». Ванда потом призналась мне: «Не люблю навязчивых людей. Я так устроена, что сама выбираю, кто будет вхож в мой круг, а кто нет».
После этого весь энтузиазм Зины относительно работы исчез, равно как и утренний свежезаваренный чай на моем столе: почему-то именно меня она посчитала виновным в провале своей стремительно набирающей темп карьеры. Она была уверена, что я, испугавшись конкуренции, оговорил и очернил ее перед руководством, закрыв перспективы роста во Дворце. Она замкнулась и из инициативного методиста вдруг превратилась в методиста сварливого и желчного, относящегося ко всему крайне критично. Правда, следует отдать должное, Зина хорошо делала свое дело, что полностью оправдывало факт ее присутствия в отделе. Для меня это было даже смешным поводом для собственной гордости. Я мог думать про себя: «Какой же я все-таки профессионал. Вон, Дрозд мне не нравится, но я терплю и уважаю ее за то, что она хороший специалист. Я не смешиваю личное и рабочее, а такое не каждый начальник умеет».
Зина ладила только с Максимом Петровичем, который неожиданно отнесся к ней с отцовской теплотой, явно отодвинув Таню и Риту на роль падчериц. Два скверных характера, видимо, обрели взаимную поддержку и утешение, зато я нашел заметное усложнение своей жизни. Нет, они не выступали против меня открыто, но вполне достаточно было и того, что они не были моими соучастниками, и всякий раз моя спина чувствовала на себе их взгляд, полный нежелания быть в одной команде вместе со мной.
Глава XI, рассказывающая о непростых взаимоотношениях между обитателями Дворца
Видимо, так устроен педагогический мир, что без эрозий в отношениях между педагогами он существовать не может. О, сколько же драм вершится на его орбитах!
Если в методотделе такие трещины оказались довольно искусно замазаны, то в других подразделениях Дворца они образовывали порой целые траншеи, настоящие тектонические разломы и такие большие проливы, которые едва ли могли быть соединены даже Крымским мостом. И чем значительней был разрыв, тем сильнее росло мое удивление, когда я становился вдруг свидетелем того, как быстро зарубцовывались эти раны. Раз — и все, будто ничего не было, и уже все шутят и смеются. Хотя зарубцовывались ли они по-настоящему? Я думаю, все же нет. Скорее, это походило на перемирие, но такое, которое позволяло на время вчерашним заклятым оппонентам как ни в чем не бывало стать если не лучшими друзьями, то, во всяком случае, превосходно ладящими между собой коллегами.
Абсолютно в каждом подразделении Дворца были такие истории.
Первое,
Судьба как нарочно свела вместе этих двух женщин, разность которых была гротескной: педантичную, образованнейшую даму с безупречными манерами и вольную дебелую деву. Хотя Агнесса Карловна, являясь заведующей библиотеки, была начальницей Аннушки, ее природная мягкость и воспитание не всегда могли подкреплять легитимность формального статуса. И для Чесноковой она, точнее, ее распоряжения, часто была неубедительна. Как упрямая ослица, Аннушка делала все по-своему. Она игнорировала правила библиотечного дела, пытаясь объявить свои правила как единственно верные.
История их взаимной неприязни началась когда-то давно с расстановки книг на стеллажах. Агнесса Карловна совершала эту процедуру в соответствии со всеми библиотечными канонами, подробно комментируя свои действия. Аннушка не протестовала, просто слушала и кивала. Когда же Агнесса Карловна однажды пришла в библиотеку, то увидела, что все книги стоят по-другому. Пытаясь узнать у Аннушки причины такого демарша, Агнесса Карловна нечаянно опрокинула на себя поток недовольств, состоящий из общепринятых и самобытных слов. Она терпеливо выслушала и спокойно заявила, что все равно будет так, как должно быть по правилам, а затем уже в полном молчании расставила книги сообразно стандарту. С тех пор между Аннушкой и Агнессой Карловной шли локальные битвы на отдельно взятых книжных полках библиотеки. Со временем это противостояние распространилось на массу других вещей, что не мешало, кстати, им в целом ладить друг с другом.
Иногда библиотеку сотрясали просто какие-то шекспировские страсти…
Однажды в конце рабочего дня мы подводили итоги открытого литературного конкурса, организованного методотделом. Обсуждалось одно очень забавное эссе про приключения лося Миши. Конечно, мы привыкли ко всякому, но тут… Надо сказать, с этикой в отделе всегда все в порядке — ни у кого из коллег не было привычки смеяться над детским творчеством вне кабинета, но в его стенах мы не сдерживались. Детская наивность не могла оставить нас равнодушными и на этот раз, но то, что у нас происходило, скорее можно назвать «звонкой улыбкой», а не смехом, ведь смех намного грубее по своей природе. Приключения лося Миши тронули заковыристым сюжетом: в карнавале событий современные политические деятели перемешались со сказочными персонажами. Но было сомнение: создан ли столь вызывающий текст из неуважения к конкурсу или ребенок, сам не понимая того, написал маленький шедевр в духе постмодернизма? Двенадцатилетний возраст конкурсанта указывал на одинаковую возможность обоих вариантов.
— Безусловно, это стеб, — говорил Максим Петрович, — даже и думать не надо. Я предлагаю снять с конкурса или оценить крайне низко.
— Согласна. В противном случае над нами же будут все смеяться, — ожидаемо вторила ему Зина.
Остальные молчали. Часто в таких случаях только в Рите пробуждалась решительность, направленная на защиту того, кто был в меньшинстве. Это было что-то инстинктивное — точь-в-точь, как у самки одного вида животных, которая бросается на помощь детенышам совершенно другого вида.
— Да с чего вы так уверены? — сказала она. — Может быть, он так мыслит. Вот я думаю, что довольно оригинально написано.
— Да что ты, девочка, что ты! — ерничал Агарев.
Но завершить дискуссию нам не дали последовавшие далее драматичные обстоятельства.
Дверь нашего кабинета внезапно распахнулась, и в дверях показалась рыдающая Агнесса Карловна. Она добежала до плетеного диванчика и уронила себя на него, как если бы он был долгожданной финишной точкой марафонца. Пару минут ее тело продолжало сотрясаться в рыданиях, Агнесса Карловна лишь повторяла: