Методотдел
Шрифт:
Мне нравилось, что Приянка часто проецировала услышанное на то, как бы она могла использовать это в своем будущем кабаре. Ее прагматичный ум вкупе со способностью фантазировать тут же рисовал стильные интерьеры. Порой она в буквальном смысле брала карандаш и лист бумаги, чтобы набросать эскизы. И надо сказать, рисовала она весьма неплохо. Я удивлялся тому, как тонко она схватывала настроение моих рассказов, как правильно могла передать через рисунки дух эпохи или страны. Так, постепенно мои визиты в бар превратились в работу по проектированию будущего кабаре, и мы стали кем-то вроде партнеров. Это была очень легкая и приятная работа.
— Правда, — предупреждала Приянка, — все это относится к очень далеким перспективам, но, как говорит Роза, если представлять свою мечту
Со временем мы сделали целую серию эскизов оформления кабаре. К каждому прилагалась лаконичная концепция программы, выдержанная в определенной стилистике: кабаре Монмартра, итальянские таверны, андеграундные подвалы, бурлеск-шоу и даже стиль советской открытой эстрады в летних парках. Мы очень веселились за этим занятием, но нам действительно удалось перебрать множество вариантов, и в конечном счете мы пришли к выводу, что нужно сделать что-то свое, ни на что не похожее.
В субботу и воскресенье я все больше времени проводил в «Ветерке», и кто знает, возможно, я, как и многие другие, совершенно потерял бы голову, если бы не произошло вот что.
Однажды из далекого Дагестана в Ялту приехал голубоглазый табасаранец. Обычно он одиноко сидел в углу бара и наблюдал за нашими очень бурными обсуждениями нового кабаре. Я был так увлечен, что не обращал на него никакого внимания, до тех пор, пока однажды не почувствовал, как кто-то буравит мне спину взглядом. Машинально я стал оглядываться и сразу увидел пару больших голубых глаз, неотрывно смотревших в нашу сторону. С тех пор я всегда невольно держал в поле зрения этого человека. Невысок, коренаст, широкоплеч — он был похож на борца. И это, и короткая стрижка, и маленькая бородка делали его типичным представителем малой родины, но пронзительно голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, выпадали из общего ряда. Непонятно было — хороший он или плохой, нужно ли быть с ним настороже или он совершенно не опасен? Его взгляд всегда был подернут грустью, как будто он чем-то был болен. Причем недуг был явно не телесного свойства. В нем читалась неведомая душевная тоска, и это вступало в явное противоречие с довольно воинственным внешним видом. Все это казалось странным, и во мне с появлением незнакомца поселилась какая-то непонятная тревога.
Однажды я уехал на выходные на джазовый фестиваль в Коктебель, но уже в следующую субботу, возвращаясь с пляжа, спешил в «Ветерок», чтобы поделиться свежими идеями. «Ветерок», однако, был закрыт. Так начался роман Приянки и табасаранца.
Я и не догадывался, что они встречались уже несколько недель. Он приходил посидеть днем в бар после того, как проводил ночь в спальне его хозяйки. Но как скрывали?.. Зачем?
— Сама не знаю зачем, — впоследствии призналась Приянка. — Я влюбилась и, наверное, чтобы не спугнуть, хотела подержать некоторое время наши отношения в тайне.
Табасаранец приехал в город по приглашению друга, чтобы стать его компаньоном в строительном бизнесе, но между ними что-то не заладилось, и они поссорились. И вот, уже собираясь домой, в последний день перед отъездом, табасаранец зашел в «Ветерок», где увидел «свою ласточку» и понял, что потерял голову навсегда.
Бар оставался закрытым пару дней, а затем за стойку встала подруга Приянки — Дина. Влюбленные уехали к песчаным пляжам западного Крыма, а по возвращении всем было объявлено, что они поженятся. Табасаранец стал помогать Приянке с баром. Теперь стало заметно, что здесь есть не только хозяйка, но и хозяин. Он действительно был очень домовитым: больше не протекал кран в туалете, не искрила розетка и не заедал замок. Отныне все было под надежным, основательным присмотром табасаранца.
Он нежно любил ее. «Изус иву ккундис» — так звучало на табасаранском «Я тебя люблю». Приянка млела от этих странных слов, похожих на древнее восточное заклинание. Табасаранец любил шептать их, касаясь губами ее красивой шеи, взяв Приянку в охапку могучими руками. У него почти не было явных изъянов — добрый, покладистый, сильный, очень спокойный — или, скорее, умеющий сдерживать себя. Но все же один недостаток, вполне
По причине его ревности наше с Приянкой проектирование кабаре резко сошло на нет. Он не мог не заметить нашу искреннюю взаимную симпатию, как мы дружески обнимались при встрече и расставании, как беззаботно смеялись и в порыве увлеченной беседы касались друг друга. Он прекрасно понимал, чем могут закончиться общие интересы мужчины и женщины, поэтому ему было трудно — невозможно! — относиться к этому спокойно. Но, зная свободолюбивый нрав девушки, он не стал ничего требовать и запрещать. Мудрый горец пошел по другому пути. Он стал объяснять, как ее встречи со мной ранят и разбивают ему сердце, и то, что Приянка в конце концов услышала его, честно говоря, для меня было приятно, так как свидетельствовало о том, что она все же признавала некоторую искру между нами. Я не обиделся, да и в сущности ничего между нами не изменилось. Мы по-прежнему оставались дружны, только стали немного реже видеться.
Глава IX, в которой описываются летние уикенды методистов и серая вереница зимних дней
Несмотря на то что в методотделе все неплохо ладили друг с другом, вне работы мы общались мало. Редкими исключениями были совместные пикники на море, которые, правда, проходили в неполном составе — Максим Петрович никогда не принимал участия в подобных мероприятиях.
Мы всегда выбирали малолюдные места. Мне нравилось лежать с закрытыми глазами и слушать, как девушки, собирая импровизированный стол, чирикают о всякой всячине. Петя обычно занимался «мужской» работой: ставил зонт или разводил костер. Он был очень рукастым, и я даже немного завидовал ему, поскольку сам не умел, да и не любил мастерить.
Находиться в гуще людей, в центре суеты я тоже не любил. Другое дело — вот так, чуть поодаль от всех. Время от времени приоткрывая глаза, я видел, как Таня с Варенькой раскладывают что-то по тарелкам. Варя была очень ответственной не только в работе. На пикник она всегда приносила еды больше остальных, причем собственного приготовления, и очень расстраивалась, если вдруг чего-то не хватало. Каждый раз она нас баловала чем-то новым. «Вот эти баклажаны приготовлены по нашему семейному рецепту», — могла сказать Варя. Или же: «А вот это — любимый бабушкин пирог». И даже принесенный ею чай оказывался с неизменным фамильным привкусом. Таня, напротив, не пыталась никого удивить кулинарными изысками, потому что готовить не особенно любила, но зато она исправно потчевала всех магазинными деликатесами. И само главное — она как могла поддерживала в Вареньке ее юное рвение порадовать нас. Эти девушки очень сдружились, несмотря на заметную разницу в возрасте, потому что обе нуждались в общении. А Рита, та всегда была немного одиночкой. Во время наших пикников она частенько сидела с книгой или в наушниках, а подругам помогала, когда без нее действительно обойтись было невозможно. Она была самой неорганизованной в нашем отделе, самой хаотичной, и, видимо поэтому, а точнее — именно поэтому, ее так любили и так часто бросали мужчины.
Из всей нашей методкомпании хорошо плавали только я, Петя и Рита. Бывало, мы заплывали далеко от берега. Рита была жилистой и выносливой. Из нас троих она больше всего любила нырять с пирса. Ее мальчишеский задор тянул залезть куда-нибудь на камни или заплыть подальше на глубину. За собой она увлекала и Петю, который легко поддавался на ее авантюры. Они любили играть в игру «кто дольше продержится под водой» или нырнуть так, чтобы ногами достать до дна. Признаться, порой и я втягивался в эти забавы, и тут уж нас было слышно на всю округу. Петя бегал за Таней, как индеец за предводителем, но в этом не было какого-то мужского интереса — только мальчишеский азарт следопыта. Варя, понимая это, совсем не ревновала. Я удивлялся ее мудрости, что в столь юные годы она сумела все правильно понять и объяснить себе.