Мэтр и Мария
Шрифт:
– Называйте по старинке – товарищ следователь, мне еще раз перестраиваться некогда. И отвечайте на вопросы. Вы являетесь агентом американской разведки? Английской? Китайской?
– Да вы что? Я советский человек. То есть россиянин…
– Учтем. Итак, почему вас сюда доставили? Ваша версия?
– Я не знаю почему, а началось все это вчера вечером. Какой-то иностранец, бодибилдер, предсказал смерть моего работодателя. Он назвался профессором этим, как его, Елагиным. И точно! Дэвид Розгир погиб именно по предсказанию этого Елагина.
– Дэвид? Иностранец?
– Да нет же, он был иностранцем… То есть, сначала
– Что вы несете?! – не выдержала Светлана Владимировна. – Отвечайте, он иностранец?
– Да.
– Это по его заданию вы совершили нападение на вице-губернатора?
– Да нет же, ни на кого я не нападал, и никакой я не агент, и Дэвид не совсем иностранец.
– Вы хотели взорвать чиновника?
– Боже упаси! Я и взрывать ничего не умею.
– Тогда откуда в карете, на которой вы наехали на мерседес вице-губернатора, взялись следы взрывчатки?
– Не знаю.
– Так, теперь такой необычный вопрос. Почему вы сменили фамилию?
Иван удивился многознанию Светланы Владимировны. Действительно, когда он написал первый свой опус, то задумался над благозвучностью своей фамилии – Понырев. Автор сценария – Понырев. Не по-современному как-то, не писательская фамилия. Недаром же его дед писал стихи под псевдонимом Бездомный. Тоже не фонтан, все равно, что Бомжомный. Знала бы Светлана Владимировна, сколько вариантов перебрал Иван Николаевич! И Солнцев, и Ярополков, и Исповедальный, и даже Кацев. Все не то. И однажды Дэвид, знавший о псевдониме деда Понырева, обратился к нему: «Здорово, Безуглов!». Вот оно! Безуглов! А по-западному – Безуглофф. Ваня Понырев написал заявление в ЗАГС о смене фамилии и вскоре стал Иваном Николаевичем Безуглоффым. Потом он и имя хотел сменить, но не решился, в его роду были только Иваны и Николаи. Как объяснить этой следовательше свое решение по смене фамилии?
– Понимаете, мой дед писал стихи, был поэтом, – зашел Ваня издалека.
– Поэтом был или писал стихи? – строго спросила следователь.
– Поэтом… Писал до какого-то времени, потом перестал.
– Если перестал, значит, поэтом не был. Это он вам посоветовал сменить фамилию?
– Нет, что вы, я его почти не знал. Его выпустили, когда я только родился, и он вскоре скончался.
– Откуда его выпустили? Он рецидивист, сидел?
– Нет, выпустили из психиатрической больницы.
– То есть, вы даже не скрываете тот факт, что ваш дед был психически нездоровым?
– А зачем мне скрывать? То дед, а то – я.
– А то, что ваши действия походят на поступки сумасшедшего, уважаемый Иван Николаевич. Это не дедовские времена, это современность. У нас есть видеозапись происшествия, посмотрев которую, я могу сделать пока только два заключения: или вы психически нездоровы, или вы действительно террорист. На записи прекрасно видно, как вы в качестве возницы погоняете лошадь, впряженную в карету, которая выскакивает на встречную полосу и таранит автомашину. Причем лошадь удирает, вы тоже удираете, а на месте остаются пострадавшие вице-губернатор и его водитель. Как вы это объясните?
Безуглофф с трудом переваривал услышанное… Карета… Лошадь…
– Это вы обо мне? – тихо спросил он.
– Нет, о дедушке вашем, – подковырнула Грубич.
– Там не было кареты. Была повозка, был ослик.
– Ослик
– Но так случилось, давайте я вам расскажу все с начала.
– И то, правда. Давайте. Я записываю.
– Во время нашей встречи с Розгиром…
– Не поняла. Кличка, что ли?
– Нет, Светлана Груб… Владимировна… Это фамилия такая, Розгир. Продюсер наш. Во время нашей с ним встречи в Александровском парке…
– Это в Москве?
– Да почему в Москве? У нас, здесь, где Зоопарк, Мюзик-холл, тоже есть Александровский парк, как в столице. Я же не виноват, что названия одинаковые и в Москве и у нас.
– И Патриаршие пруды у нас есть?
Подозреваемый наморщил лоб.
– Ладно, давайте, по сути, – следователь остановила Ивановы поиски в области топонимики города.
– Мы пришли в этот парк с Дэвидом обсудить рабочие вопросы.
Иван всем своим выражением лица и тела выпятил факт, который должны были по достоинству оценить все окружающие и пасть на колени:
– Мне заказали сценарий на теологическую тему.
Эти слова, которые, по мнению Ивана, должны были заставить уважать его, следователь даже не услышала.
– Что было дальше?
– Дальше было невероятное. Этот человек как будто включил нам фильм в формате «три дэ» прямо перед скамейкой, на которой мы сидели.
– Он что, натянул экран в воздухе прямо в парке и выключил солнце?
– Да нет, что вы, ничего такого он не делал. Не подумайте опять, что я сумасшедший. Фокус это был, или гипноз, не знаю. Я чувствовал себя в абсолютной реальности, будто находился в самом кино, в его сценах. Я слышал запахи, страдал от жары, хотя у нас сейчас только апрель. А когда это наваждение прошло, оказалось, что уже вечер. У меня осталось полное впечатление, что я и Дэвид побывали во дворце царя Ирода. Честно говоря, я испугался.
– Чего?
– Той реальности, в которую попал.
– Так, что было дальше?
– Мы распрощались с этим странным типом, пошли по своим делам расстались с продюсером Розгиром на углу Кронверкского проспекта с Кронверкской улицей. А через мгновение я услышал страшный шум и крик. Это сосуля убила Дэвида. А этот, виновник его гибели… Я уже в третий раз рассказываю все, как было, а мне не верят! Время проходит, – он может сбежать!
– Не беспокойся, уже мотоциклетки с пулеметами и бронетранспортеры с бомбами обследуют весь город, – успокоила Светлана Владимировна.
– Слава Богу! Он очень коварен, он очень силен.
– Тебя вызовут, опишешь облик подозреваемых.
– Да, конечно. А скажите, там, в камере со мной какой-то человек. Он не опасен?
– Не знаю. Но думаю, что не больше, чем вы. Выживай, товарищ сценарист. Но если ты, сейчас же, не расскажешь, кто твои сообщники и зачем вы хотели устранить товарища Перекрестина, я посажу тебя в камеру с самыми злыми уголовниками. Они тебя опустят в первую же ночь. Подумай.
Безуглофф знал из сериальных сценариев характеры мерзких оперов и подлых следователей. Но видеть натуральный персонаж не доводилось. Теперь ему казалось, что он правильно представлял себе образ существа в погонах – этот профессиональный холодный взгляд, ехидную угрозу, безразличие к личности. Она, следователь, убеждена, что он, художник пера Безуглофф – преступник! А это совсем не так! Да смешно, в конце концов!