Мэтр и Мария
Шрифт:
Спускаясь с гор, Иегошуа размышлял:
– На родине моей ждут много лет Имашиаха, помазанника, избавителя от притеснения на свободу. Его не будет, настоящего. Теперь я это знаю. И как надо всем людям в мире жить, любя друг друга, я тоже знаю. А если я – Имашиах, я всесилен? Я смогу установить законы равенства для всех и утвердить любовь друг к другу?
И вернулся он в землю иудейскую, чтобы проповедовать. Трудным был его путь. В красной пустыне сознание потерял и очнулся на выжженной солнцем земле. Как мираж, ему вскоре привиделся
…Царь Саул помышлял разделаться с претендентом на его трон, как казалось ему, Давидом, и по дороге от филистимлян остановился в Эн-Геди. Он Давида искал среди гор, вдоль соленого моря стоящих, и ему помогали мужи из земли всей Израильской в количестве многом. И в поисках этих однажды Саул заглянул в пещеру с овечьим загоном, где сумрачно было. Нужда человеческая там посадила царя, и там бы погиб он бесславно. Ибо в той же пещере таился Давид и люди его. «Убей! Соверши предначертанное! Господь говорил, что предаст тебе в руки врага твоего», – будто слышал Давид – так стучали сердца соплеменников.
Нет, это что за победа? Над самой беспомощностью. В сумраке тихо подполз к Саулу Давид, тихонько отрезал мечом краешек его золоченой одежды и спрятался снова.
– Искать! – приказал царь Саул, облегченный, вернувшийся к подданным. – Я уже чую его.
И неожиданно на уступе скалы, над самой дорогой, человек появился, всем обликом напоминавший того, кто причиной был поисков. Давид очень искренне провозгласил:
– Клянусь, царь Саул, что не помышлял на тебя. Вот, лоскут от красивого платья, которое носишь, мечом я отрезал его.
И Давид показал и меч и ткани кусок.
А Саул, обнаружив то, что в одежде и впрямь нет отрезка, и он есть в руке ненавистного парня, от этого разгорячился сначала, а после задумался. И впрямь, он остался живым потому, что его пощадили.
– Ты видишь, – Давид продолжал, – я мог бы покончить с тобой и разрешить моим людям расправиться с сопровождением. Но отец запретил мне вражду на тебя, и я никогда не стану держать в руке моей меч, направленный на Саула.
Давид скрылся из виду. Чтобы потом стать царем. Давидом царем…
Губы тянулись к источнику, но запекались на солнце. Кто поможет Иегошуа? Ни души человеческой. Из жаркого марева являлись всякие существа, изображения которых он видел во многих храмах в своих путешествиях. Рогатые, чешуйчатые и страшные. Привиделся цветок на песке, он погибал. И привиделся юноша, плеснувший воду в лицо его, который сказал скрипучим голосом:
– Привет, меня зовут Воланд.
В красном мареве открылось окно в мир прохладный, сам Иегошуа ожил как будто, стал смотреть на простор, где расположились страны дальние и ближние. Смотрел Иегошуа на народы их и дивился, что все они ему поклоняются.
Скрипучий голос посулил:
– Будешь повелевать этим миром, если послужишь мне.
Но окно в этот мир захлопнулось внезапно. Над Иегошуа теперь двое стояли. Мужчина мощный с белыми крыльями за спиной, тяжело дышавший,
– Ведь мы договорились о сроках посещения краев этой Вселенной. Почему же ты здесь?
Назвавшийся Воландом вызывающим тоном ответил, что ошибся во времени. Такое бывает.
– Пропадом пропади! – Элохим ему приказал. – За нарушение договоренностей ты не касаешься больше судьбы Иегошуа.
Воланд галантно раскланялся, согласился, и на прощанье серьезно сказал:
– Присмотрите за мальчиком этим, он весьма одарен.
Элохим не дослушал даже:
– Без тебя я не знал? Проваливай! И впредь черед соблюдай.
Какие-то люди в лицо Иегошуа плескали водой, давили на грудь ладонями, – он был еще жив, – подняли его и принесли в глиняный город, подобных которому юноше не приводилось еще навещать. Он таился в верхах жаркой красной пустыни, в месте нагорном с видом на море соленое и он состоял из кирпичных домов, по плоским крышам которых можно было гулять, как по улицам, ибо эти постройки соединены меж собою. Там жили общиной, владели совместно имуществом, и деньги у них не в ходу. Все непременно трудились, старались для обеспечения ближнего, а ближний трудился для всех. И без принуждения. Каждый был волен делать свое. Но делать. И хватало горшечников и кузнецов, садовников и хлебопеков, строителей и животноводов. Называли они себя ессеями. А город назывался Кумран.
У них общий был стол для питания, но если кто-то хотел бы вкушать свою пищу в жилище своем, он брал съестное у одного из «хранителей кладовых». Люди не голодали, обжорство же не допускалось, поэтому все населенье Кумрана могло бы показать лишь нескольких толстяков – и только потому, что эти люди были полны из-за болезней своих.
Кроме работы все занимались учебой, писанием и служением Богу. Храм и библиотеки – места, где свободное время проводили люди коммуны.
В храме святом поклонялись они Элохиму, и была еще там синагога, где учились, и где было место для Торы. Храм – для поклонения Богу, синагога – для моления по-еврейски.
В храме хранилась священная чаша, из которой во время всеобщих людских поклонений каждый обязан был отпивать понемногу вина. Чаша шла по рукам, будто бы чаша крови живой. Означал этот символ, что все одной крови, и отпивший из чаши новый ессей принимался в общину. Каждый вновь обращенный должен был смыть свое прошлое, забыть свои убеждения и привычки, и принять к сердцу новые. И смывали это прошлое в общине водой. Можно было даже голышом или в исподнем стать под тазик и принять этот краткий, льющийся сверху спокойный приятный ручей, можно было улечься в лужицу после дождя, а лучше в фонтан. Да, там были фонтаны, в этой жаркой земле. А в море? Нет, это Ям ха Мелех, в море смерти не смыть свое прошлое.
В Кумране учились все, и все были равны, и женщины свободно могли обходиться без платков и накидок. И если женщина была безграмотна, то, как она могла общаться с просвещенным мужем? Скучно с такою женой. И было это необыкновенно, необычно, непонятно для непосвященных во время оно. Иегошуа впервые видел женщин, в сущности, свободными. И они были краше темных по образованию дев всего Востока. Умны ессеи были потому, что не давали никому губить свои умы обманом, экстазом религиозным.
Иегошуа спросил: