Между честью и истиной
Шрифт:
Тем же самым вечером досточтимый Айдиш развлекал Полину беседами о Пути, религии саалан. По ее собственной просьбе, так что и с точки зрения Пути, и с точки зрения профессиональной этики разговор был совершенно в рамках дозволенного.
Айдиш, уже примерно представлявший себе ситуацию Полины, сделал для себя вывод, что предложив ей катехизацию в новую веру, а затем и посвящение, можно облегчить ей получение гражданства Большого Саалан и переезд за звезды. То, что через год-два ей будет нечего делать в крае, он понял прямо в процессе разговора с Мариной Лейшиной. Зная за коллегой упорство, доходящее до безрассудства в вопросах того, что саалан называли личной честью, он был искренне рад, что она вообще задала вопрос,
Пытаясь описать красоту Потока и Источников, он показывал иллюзии, и по стенам комнаты плясали радужные блики. К слову, рассказывал и притчи о жизни Пророка, и легенды о первых его последователях, и эпизоды из жизни школ и монастырей, а Полина задавала и задавала вопросы. Разговор пришел уже ко времени создания Академии, когда князь Димитри заглянул в палату. Он махнул рукой Айдишу - мол, продолжайте беседу, - и закрыл было дверь, но через несколько минут появился снова, со складным полукреслом в руках и с ремаркой, что он ни в коем случае не собирался мешать разговору, просто хотел поприсутствовать. Молчать он, однако, не стал. Вероятно, у него были какие-то серьезные разногласия с Айдишем, а может, политическая позиция в этом месте чесалась особенно сильно, так что историю создания Академии Полина узнала сразу с двух точек зрения, и будь у нее чуть больше сил, она была бы этому, наверное, даже рада. А так у нее в голове довольно быстро начали смешиваться история, рассказанная досточтимым, и противоречащая ей позиция князя.
Димитри понимал, что его замечания по меньшей мере сомнительны с точки зрения Академии, но удержаться не мог. Особенно когда речь шла о "чистых намерениях" и "нравственно безупречных методах" досточтимых. Айдиш вздыхал, шевелил плечами и еле заметно морщился, но не возражал. Возможно, начни он спорить, князю было бы легче. Кончилось все совсем уныло. Полина посмотрела на Димитри каким-то очень странным взглядом и сказала: "Не глумись, пожалуйста, мне правда интересно". Увидев, как Айдиш ее прочувствованно благодарит, Димитри ощутил себя лишним и довольно быстро ушел.
Ни Айдиш, ни Димитри не предположили, зачем Полина это хочет знать. Не поняла этого и Хайшен, сменившая Айдиша и отвечавшая Полине на целый ряд коротких вопросов, потратив на это весь вечер. О монастырском укладе, о жизни офицера Святой стражи, о сути и смысле обетов мага Академии, о назначении ритуального танца и о других ритуалах саалан. Хайшен, обрадованная интересом больной хоть к чему-то, охотно рассказывала ей все, о чем Полина спросила.
А уже совсем перед отбоем Полина позвонила Лейшиной и попросила выяснить у Макса некоторые социологические аспекты жизни Дома. Но не его Дома, а вообще сайхского Дома. Марина, судя по голосу, озадачилась.
– Полюшка, я даже записать не все успела, что ты хочешь. Честно говоря, ничего не успела. Слушай, может, он к тебе сам зайдет?
– Знаешь, а ты права. Так лучше, - сказала Полина.
– Если это удобно, конечно.
– Он говорит, удобно, - подтвердила Марина.
– Завтра зайдет, жди.
Макс Асани действительно пришел в больницу. Полина встретила его в холле, к счастью, слишком похожем на сад, чтобы напоминать о ее собственных цветах, и расспрашивала до ужина. За окном на мокрый двор падал первый снег. Полина усмехнулась про себя: точно по графику, православный праздник Покров - и вот он, снег, пожалуйста. Защита семян и корней в земле от холода и окончательное погружение природы в зимний сон. Как и положено под первый снегопад, у нее кружилась голова. Дойдя до палаты, она быстро переоделась в ночное и легла, ощущая, что сделала больше, чем могла, но меньше, чем хотела бы.
Она почти не заметила того, что ужинать пришлось в палате. Занимало ее не это, а то, что сопоставив рассказы Айдиша и Хайшен с ответами Макса Асани на ее вопросы, она увидела очень большое сходство уклада монастыря саалан и уклада Дома сайхов. Слишком большое, чтобы его можно было назвать случайным.
– Что и требовалось
Марина Лейшина в тот день была в резиденции наместника, но к подруге не зашла: Димитри обрадовал ее долгожданной новостью - Алиса наконец попросила о восстановлении гражданства. Он получил это известие от Асаны, пожелание было высказано виконтессе Алисой в присутствии командира ее подразделения, так что свидетелей, готовых подтвердить ее слова, было достаточно. Едва дослушав, Марина подняла на ноги всю канцелярию наместника, успела удивить Иджена, секретаря князя, своей кипучей активностью. Между тем и этим позвонила в город, дала подробные инструкции о том, где найти папку, которую нужно срочно привезти с курьером в Приозерскую резиденцию, и написала на листе бумаги, взятом тут же, со стола наместника, план действий по пунктам. Димитри, приподняв брови, просмотрел список и спросил, почему бы не передать это сразу Иджену. Марина, ясно улыбнувшись, сказала, что ему она сейчас напишет другой список, вот только до приемной дойдет, а этот нужен, чтобы князь мог следить за процессом. Он пошел с ней к двери, провожая, но открыть дверь она не успела. В кабинет вбежал недомаг, которому явно кто-то придал ускорение вместе с распоряжением, и сказал, что маркиз да Шайни пришел в себя и просил позвать графа да Онгая и самого князя Димитри. Марина вышла, когда князь, мгновенно преобразившийся в наместника, искал в комме номер да Онгая.
Унриаль да Шайни действительно был в сознании и разговаривал. В основном о том, что он все провалил и опозорил себя и всю семью. Но бредом это не было. Он узнавал людей и каждому рассказывал именно то, что касалось этого человека. Сиделок, медсестер и недомагов, ухаживающих за ним, поблагодарил за заботу. Графу да Онгаю сказал: "Ты меня почти спас, даже если мать и дед скажут другое". А самому Димитри, переполненному злостью и сочувствием, адресовал длинную фразу, состоявшую из благодарностей ему самому и его вассалам за то, что край еще живет, а Приозерский замок достроен и цел. Выговорившись в первом приближении, он наконец смог прерваться - но только чтобы спросить, вызвали ли дознавателя.
– Да, - сказал Димитри, - Хайшен из замка Белых Магнолий здесь.
Унриаль как-то странно улыбнулся, услышав его:
– Это хорошо, что тут именно она. Димитри, скажи ей, что я готов к разговору.
Димитри удивленно посмотрел на маркиза. Бледный, высохший, едва способный поднять от подушки голову, потерявший Дар, он сохранил и достоинство, и упорство, свойственные ему - как, впрочем, и всем да Шайни.
– Маркиз, ты уверен?
– Димитри, с каких пор ты забыл мое имя?
– Унриаль приподнял бровь.
– Прости, Унрио, - князь ответил ему извиняющейся улыбкой, - но все же.
– Позови ее, - повторил Унриаль.
Князь пожал плечами и послал Зов Хайшен. Та появилась через считаные минуты и вопросительно посмотрела на князя. Димитри сделал короткий жест рукой в сторону постели больного.
– Унриаль говорит, что готов к разговору с тобой.
Дознаватель перевела взгляд на маркиза.
– Ты правда так думаешь?
– Да, - уверенно заявил он и попытался кивнуть.
– А по-моему, нет, - ответила она.
– Мы поговорим об этом через седмицу, а пока научись вставать с постели.
Димитри поморщился. Лучше бы ей было не говорить такого младшему да Шайни. Конечно, после этих слов тот одним рывком откинул одеяло и поднялся на ноги. И даже простоял около кровати целых три удара сердца. А потом, разумеется, осел на пол, зацепившись за постель сперва бедром, а потом локтем, и неловко вывернув руку. Димитри отвернулся, щадя его достоинство, и глянул в окно, проливающее в комнату свет почти из-под самого потолка. С белого неба падали частые хлопья, казавшиеся почти черными. С солнцеворота минуло три седмицы - и осень кончилась. В Озерный край пришла зима. Девятая зима Димитри здесь.