Между честью и истиной
Шрифт:
Очень хотелось верить, что мне не кажется, и я действительно слышу сочувствие в его голосе. Еще и потому, что отказаться повторить сказанное значило показать себя еще и трусихой, а саалан этого не любят и не поймут. И я повторила все, что смогла вспомнить из обоих разговоров. Граф вздохнул.
– Да... истинно сайхская непосредственность, Алиса. Сейчас очень заметно, где именно тебя учили.
– Я не хотела бы, чтобы о Созвездии думали так, - осмелилась возразить я.
– Я у них одна такая и пришла к ним отсюда, а сами они другие, их тут достаточно,
– Хорошо, - кивнул он, - после. Сейчас это обсуждать не слишком осмысленно. Но вот что я хочу сказать тебе. В именно этом месте начинается владение человеком, как вещью.
– В каком "в этом"?
– не поняла я.
Он опять посмотрел на меня с какой-то тенью сочувствия:
– Когда ты говоришь, что хочешь быть рядом с другим человеком, потому что тебе с ним хорошо так, как ты сказала мистрис Полине, ты хочешь не человека рядом. А что-то, что сделает тебе хорошо. А того, что это живой человек, ты не помнишь. И уверена, что все, что имеешь от присутствия рядом с ним, тебе могут, хотят и готовы дать. Но это чужая жизнь, и тебе может не оказаться в ней места.
– Не понимаю...
– у меня мутилось в голове, но я старалась следить за его мыслью.
Граф вздохнул.
– Ты видела у мистрис Полины в кабинете хоть один цветок?
– Нет...
– мне было дико неловко. Он видел и замечал то, на что я не удосужилась обратить внимание с весны. А мы говорили о самом значимом для меня человеке.
– А ты знаешь, сколько раз с весны ей предлагали семена, отводки и живые растения?
– Нет...
– и об этом я тоже вообще не думала. А ведь знала, что саалан, проявляя приязнь, всегда дарят отводки, отростки и семена. И что к Полине в резиденции очень хорошо относятся все, начиная с князя и заканчивая девушками и парнями из имперской гвардии, я тоже знала. И сколько таких подарков она получила за это лето, можно было представить довольно легко.
– То, что она не оставила у себя, составило четверть школьного зимнего сада и треть сада госпиталя, - вздохнул Дейвин.
У меня мелькнула мысль: интересно, он сам был среди дарителей?
– Думаю, Алиса, что мистрис Полина, как и ты, не раз хотела открыть утром глаза и обнаружить, что все эти девять лет были просто скверным сном.
Он помолчал, глядя куда-то в сторону, потом снова посмотрел на меня и спросил:
– Все сайхи дружат так, или это твои собственные свойства?
– Я не хотела делать ей больно...
– тихо и грустно сказала я.
– Не так, - он покачал головой, не соглашаясь.
– Ты не думала, что ей будет больно, потому что думала о чем-то другом. И в твоих мыслях не было места для ее чувств. Только для твоих собственных. В этом месте начинается владение другим человеком, как вещью, Алиса. Когда в тебе нет места для мыслей о другом человеке, ты не должна подходить к нему общаться. Если только ты не просишь конфиденцию.
– Так получается, потому что я никогда не могу сразу сказать, что на самом деле мне нужно, - вдруг поняла я.
– А я просто хотела у нее спросить, что
Дейвин посмотрел на меня так, как будто я сморозила очередную глупость.
– Посмотри в зеркало. На тебе форма и знаки различия твоего подразделения. И хватит искать звезды в полуденном небе.
Вечером все той же насыщенной и богатой на события пятницы Дейвин решил поделиться с Полиной своими наблюдениями относительно Алисы. Описав поведение девушки со всеми подробностями, он задал озадачивающий его вопрос:
– И Полина, я ее не понимаю. Она одновременно не хочет и хочет внимания князя. Может быть, ты знаешь, что это с ней происходит и почему?
Первые три фразы, просившиеся на язык, Полина проглотила. В них были и зависимое поведение, и нарциссическая позиция, и истерические проявления, и еще ряд не менее грустных для Алисы определений. Но граф хотел понятной ему конкретики, так что для профессиональной ругани было не время и не место.
– Дейвин, это всего лишь ревность. Алиса считает, что недостаточно хороша для того, чтобы ей уделяли внимание. У нее одновременно две беды: она слишком хочет внимания и поддержки и слишком мало верит в то, что может их получить, что имеет право на то и на другое.
– Но Полина, это же бессмысленно! Во-первых, у нее это и так есть, во-вторых, можно же просто попросить. И тогда все будет ясно - да или нет. И можно не мучиться.
– Ей это не поможет, Дейвин. Она заранее знает, что нет, даже если да.
– Но ей же самой это не нужно! Она же все еще замужем, и неважно, что он... гм...
– Я поняла, - кивнула Полина.
– Так вот, одно другому совершенно не мешает. Любить и ревновать - разные вещи.
– Какие вы все-таки сложные, - вздохнул Дейвин.
– Ну все-таки не все настолько сложные. Вот, например, та журналистка, про которую вы все тут старательно молчите, а местные втихую обсуждают - это большая удача князя. Как, кстати, и его дружба с Эльвирой Клюевой. С ними ведь таких сложностей нет, правда?
– Ну...
– Дейвин предпочел замять тему про сложности Димитри с его женщинами.
– Полина, прости, я не понимаю, в чем же тут везение? Вторая вообще не в границах края и вернется нескоро, а первая предпочитает настолько странный формат общения, что князь иногда даже рискует своими планами на день.
– Ты пока не видишь, - еле заметно улыбнулась она.
– Но увидишь. Еще до весны.
Дейвин был озадачен. Полина была едва не единственным человеком в крае, видевшим эту очень личную ситуацию наместника настолько оптимистично. Для всех остальных роман князя заслуживал самого пристального внимания хотя бы местных безопасников. И молчали они только потому, что их мнения никто не спрашивал, а после инцидента со следователями из Фрунзенского РУВД не считали безопасным давать советы и рекомендации. Хотя при каждом упоминании очередной неформальной прогулки князя по городу они кривились и нечленораздельно шипели что-то неодобрительное.