Между честью и истиной
Шрифт:
Станислав Кучеров, уже ставший подарком для Хайшен в мае, в июле стал сюрпризом для Вейлина. Достопочтенный тоже присутствовал при опознании сестры братом. Стас явился на процедуру в цветах князя, но был одет в земное: на нем были синяя пиджачная пара, бирюзовая сорочка и коричневые ботинки. Ксению привели, одетую в то, в чем она вышла из портала: в ветхую гэльта с многочисленными следами починки, изодранный грисс и все ту же люйне, чудом не рассыпающуюся от морской воды. Вот только обута она была в берцы ветконтроля: ее броги и чулки все-таки рассыпались на выходе из портала. Следователь, увидев ее, приподнял бровь и почти без выражения спросил Вейлина:
– Это у вас так выглядит благополучная жизнь?
Стас держался молодцом, подтвердил, что видит свою сестру, попросил разрешения остаться и сидел молча, пока Ксения давала показания. Она тоже была умничкой и почти спокойно рассказала, как ее схватили в ночь после выпуска и, несмотря на сопротивление, запихали в автобус, который отвез ее куда-то в помещение без окон, где уже были другие девушки, тоже схваченные этой ночью. Сперва они решили, что саалан имеют что-то против их одежды, но платья с открытыми плечами были только у трех из двадцати, а сама Ксения была одета в кремовую юбку и блузку в тон с воротником и длинным рукавом и, сопротивляясь, успела выдернуть из воротника спрятанную там гитарную струну и хлестнуть одного нападавшего по лицу до крови. Когда девушки обсудили это и поняли, что ни одной из них не прилетело по лицу, несмотря на все попытки царапаться, кусаться и лягаться, стало ясно, что дело плохо, и так и оказалось. Наутро их по очереди запихнули в овальное окно, в котором ничего не было, кроме тумана, а на выходе из этого окна была уже столица саалан. Подпольный рынок находился прямо на настоящем, за лавкой каких-то колониальных товаров. Услышав это, Дейвин да Айгит скрипнул зубами. Следователь покосился на него, но смолчал, записывая за девушкой. Ксения продолжала говорить. Она рассказала, как на рынке их выстроили в ряд на узком помосте и стали называть вес и рост, а возраст не называли. Помост имел один выход, через заднее крыльцо в лавку, и сзади был отгорожен протянутой веревкой. Одна из девушек закричала и попыталась выбежать через лавку, но ей в спину кинули нож, и она умерла. Ксюша сделала выводы. Внимательно оглядевшись, она пролезла под веревку и прыгнула с помоста за мусорную кучу, а затем быстро отползла. Поскольку продавцы и покупатели были заняты тем, что торговались за одну из девушек, это заметили не сразу. Когда заметили, она успела уже переползти к другой мусорной куче, за ней к третьей, а затем прыгнуть в четвертую, не особенно зная, что делать дальше.
– И что же было дальше?
– спросил ее следователь, потерев бровь и перевернув бланк.
– Я спряталась в эту мусорную кучу, она была очень большой. И потихоньку перелезла за нее. Там спряталась от рынка и села подумать. Пришел большой говорящий мышь и сказал, что моих сайни здесь нет. Я не знала, кто такие сайни, и спросила его, а мышь сказал, что сайни - это он.
– Говорящий мышь?
– переспросил следователь.
– Да, вот такой, как на рисунке.
– Ксюша показала на стопку пергаментов, лежащих на столе. На верхнем был нарисован грызун размером с шестилетнего ребенка, похожий на крысу, но более округлый и симпатичный.
– Это сайни, - заметил граф да Айгит.
– Мы живем с ними, сколько наш народ помнит себя.
– Хорошо, - кивнул следователь.
– Что было дальше, Ксения?
– Я спросила мыша сайни, как спрятаться от погони, он в ответ спросил, чем я виновата, что за мной гонятся, и я сказала, что не хочу быть проданной, а он сказал "помогу". Наступила ночь, и мы пошли из помойки через город к морю. По пути к нам присоединились другие такие мыши, тоже сайни. Но меня все еще искали и чуть не нашли.
– Было заметно, что девушка успела забыть родной язык и говорит простыми фразами, вспоминая речь по мере разговора.
– Почему не нашли?
– не отрываясь от протокола, задал вопрос следователь.
– Первый мышь, который согласился откликаться на имя Микки, велел мне лечь на землю, я послушалась, а все мыши сайни сели на меня и стали делить какие-то овощи, найденные на рынке, и так меня не заметили.
–
– уточнил следователь.
– Да, - кивнула Ксения.
– Что было потом?
– Мы пришли в пещеру, где был очаг. Мыши добыли мне кресало, и я обещала им сделать огонь. Потратила весь день, но разожгла. И как только огонь загорелся, все стало просто, мыши все делали сами и помогали, в чем я просила, а мне надо было только следить, чтобы огонь не гас, ну или зажигать его снова. До холодов все мыши, которые пошли с нами, много раз приходили и уходили. Они натащили нам все нужное, и меня переодели, потому что мою одежду не удалось постирать и в ней зимой было бы холодно. Потом остальные мыши перестали приходить, остались только Микки и его подружка Минни, и я решила их рисовать. Как раз тогда появился досточтимый Кулейн и спросил меня, откуда я здесь и кому поклоняюсь.
– Ничего другого не спрашивал?
– Нет. Зимой рисовать красками было темновато, поэтому я делала только эскизы углем на пергаменте, который мыши приносили, а летом можно было делать картинки красками. Зимой у Минни родились мышенята, она их растила, и они прожили с нами год, а некоторые и больше, потом Минни была беременна снова, а подросшие мышенята разбежались, остались только двое. Мои картинки продавали на рынке Микки и его сын. Я назвала его Джерри. Вторую мышку я назвала Эллой, за мелодичный свист. Элла живет в норе и помогает Минни. Сейчас Минни беременна третий раз. Картинки продаются неплохо, и в норе хорошо, никто не ищет и не лезет.
– Домой не хотелось?
– капитан наконец оторвал взгляд от листов и посмотрел на Ксению - тощую, продубленную солью моря и дымом открытого очага, выглядящую чуть лучше бомжа с вокзала.
– Ну а как я домой попаду?
– пожала плечами она.
– Это их окно делают только досточтимые и маги, а я из-за них туда и попала, мне с ними встречаться лишний раз интереса нет.
– А сейчас к маме хочешь?
Ксюша некоторое время подумала и сказала:
– Дома с мамой, конечно, лучше, но я уже взрослая, а мышей бросать нельзя, они говорящие, и я им обещала, что не брошу их. А маму в пещеру с мышами тоже никак невозможно, но другого дома там пока нет и не предвидится.
– Спасибо, Ксения, - сказал следователь.
– Подписаться сможешь?
– Вроде не забыла, - улыбнулась она и поставила не слишком уверенный росчерк.
Ксюшу несколько раз сфотографировали для протокола, а потом ее и Стаса отпустили пообщаться. Выйдя из кабинета, где остались следователь и досточтимые, Стас сказал: "Ксюха..." - и сгреб сестру в охапку. Она вцепилась в него и разревелась.
Из кабинета вышел граф да Айгит, посмотрел на эту сцену, открыл им какую-то комнату, кивнул на благодарности Стаса и опять ушел к следователям и досточтимым. Из-за двери кабинета слышалось возбужденное гудение голосов.
В комнате были кресла, небольшой шкаф, чайный столик и очень много цветов.
– Стас, какой ты здоровый стал, - сказала Ксюша, - прямо страшно смотреть.
– Ксюха, так девять лет прошло, - потупился Стас, - я и вырос...
– Девять?
– удивилась девушка.
– Я насчитала шесть.
– Я был там, Ксюш. Тебя искал и других таких же. Там сутки длиннее, и год тоже. Вот и набежало.
– Значит, мне сейчас...
– нахмурилась девушка, подсчитывая.
– Двадцать шесть тебе, - вздохнул Станислав.
– Через две недели двадцать семь будет.
– Тогда в институт уже поздно...
– вздохнула и Ксюша. Стас поморщился:
– Да погоди ты с институтом, нам бы суд пережить.
– Мне эта... дознаватель, Хайшен, обещала, что на рынок не вернут, так что переживем.
– Если здесь суда дождешься, точно переживешь.
– А домой никак?
– огорчилась Ксюша.
– А вот тогда можно и не пережить, - Стас стал серьезным.
– Считай сама, ты главный свидетель обвинения, живой потерпевший. Между прочим, за то, что с тобой сделали, у саалан положена смертная казнь.