Между людьми

Решетников Федор Михайлович

–  А, это ты! садись. Это новый жилец, ваш сосед, - отрекомендовал меня Андрей Васильевич женщинам.

–  Пойдем же хозяйку разыскивать, - сказал я ему.

–  Ну, я не пойду. Садись с нами.

Однако я ушел и, отыскав хозяйку, спросил о мебели.

–  Погодите, голубчик, завтра; а сегодня и так обернитесь.

Женщина, сидевшая в кухне, проворчала мне: ишь, верно, любовницу при себе держать хочет!

–  Как так?

–  А так. Эти дела я уж смекнула: они всего-то трои сутки переехали. А коли ты ихной любовник, я скажу тебе: к ним какой-то приказей ходит, должно из сенату. Одна, - та, коя помоложе, - шьет,

а коя постарше - та все рыскает.

"Ну, здесь не житье мне", - думал я, входя в свою комнату. Долго я сидел на окне, повеся голову и обдумывая свое положение, потом пошел шляться по городу и прошлялся до двух часов ночи. Много грязи я видел в это время на улицах, в трактирах и садах, устроенных при трактирах, и так как это грязь, то я лучше умолчу об ней.

Когда я пришел домой, в доме, кажется, все спали, потому что ни в одном окне я не заметил огня, кроме лампадки, в которой горело масло перед иконой в хозяйкиной комнате. На крыльце и в сенях перед кухней была такая темнота, что я кое-как отыскал какие-то двери, около которых кто-то спал. Стал я стучать в двери, стучал долго, так что: разбудил спавшего человека.

–  Кто тут?
– пробурлил сердито мужчина.

–  Я жилец.

Лежащий только перевернулся на другой бок. Опять я стал стучать. Отперли двери, только не эти, а другие, Сказавши на вопрос, кто тут, удовлетворительный ответ, я вошел в кухню, в которой было очень темно.

–  Как вы поздно!
– спросил женский голос.

–  Нельзя ли посветить мне?

Немного погодя в кухню вошла девушка лет восемнадцати, в блузе, брюнетка; она постоянно зевала, лицо ее было измято. В кухне спало четыре человека - двое мужчин и две женщины. По стенам, полу и спящим гуляло множество тараканов, черных и красных. Один мужчина спал поперек двери в мою комнату. Девица хихикнула.

–  Потом сидите дома, - сказала она мне.

–  Чево еще вы с огнем-то тут!
– вскричала какая-то женщина, лежавшая у стены.

Я пошел к двери; дверь не запиралась, и я перешагнул через спящего человека; девица таким же образом вошла за мной. Свечками я еще не запасся; поэтому я радовался даровому освещению. Налево, на полу спало двое мужчин, по-видимому, из рабочих, положив под головы мой чемодан, так что он был в середине, а они спали врозь, углом, и через одного мне нужно было опять перешагнуть. Это мне не понравилось, да и я боялся, чтобы у меня не украли последнее мое достояние.

–  Вот и покорно благодарю!
– проговорила девица и захохотала.

–  Делать нечего; надо ложиться.

–  Куда?

–  Места будет.

–  Отчего они ваше одеяло и подушку не взяли?

–  Оттого, что они, должно быть, не привыкли на мягком спать.

–  Как же вы на полу-то?
– А они ведь спят же?

–  Вы бы к нам шли, - сказала она нерешительно.

–  Зачем?

–  У нас лучше: я вам свое место уступлю, на пол лягу, а сестра не будет сегодня.

–  Покорно благодарю.
– И я занялся приготовлением постели: положил на пол одеяло, к стене подушку. Швее, как она себя рекомендовала во время приготовления мною ложа, как видно, хотелось посидеть у меня, но я ее ловко выпроводил. Спать я лег не раздеваясь. Долго я не мог заснуть, не потому, чтобы я кого-нибудь боялся, но меня начинали покусывать клопы и блохи, и я долго обсуждал то, что видел сегодня. Особенно я злился на то, что уехал

из Ореха, не сообразивши того, как я буду жить в столице; злился на то, что я бедный человек, и решился завтра же искать другую квартиру.

Утром человек пробуждается свежий. Он больше может сообразить вещи; впечатления становятся более ясными, чем вчера, и то, что вчера вечером не нравилось, теперь кажется вещью возможною, и человек смотрит на все снисходительно. Так и теперь мне - хотелось пожить с бедными людьми и узнать, что такое провинциал, бедный провинциал в Петербурге: достигает ли он своих целей и почему ему нравится жить именно в Петербурге, а не в Москве, Нижнем или у себя дома? Эта мысль приходила мне в голову; когда я ехал по железной дороге в Петербург и народу ехало очень много; потом я каждый день со скуки ходил на железную дорогу по четыре раза в сутки и удивлялся, что сколько приедет людей в Петербург, почти столько же отправляется из него и в Москву, но простого народа в Москву едет немного. Вставать не хотелось. Я еще лежал лицом к стене и слышал разговоры сидевших или лежавших мужчин в моей комнате.

–  … Ну их к чертям! На фабрике, али кака-нибудь, лучше, потому неделю отробил, праздник гуляй, и понедельник гуляй. А извощик што?.. Вон, я знаю, к Петрову в кабак ходит Митюха, так проклинает-проклинает свою жизнь - беда, говорит. Лошадь своя - да корма-те ноне дороги, одному невыгодно фатеру нанимать, ну, и пошел в подряд к Сеньке Гуляеву.

–  Мой брат по рублю в день всегда наживает, - сказал другой вошедший мужчина.

–  Ну, поди, не всегда. А ты по каким ремеслам-то?
–

–  Столярю у Якова Карпова.

–  Так.

–  А тот, - ишь, кубарем-то свернулся, - из ваших?
– спросил пришедший.

–  Нет. Ночью, сказывают, прибег пьяной.

–  Приказный, поди, какой.

–  А бог его знает. Я перевернулся и сел на свою постель.

–  Што, жестко спать-то?
– спросил меня один из рабочих с клинообразной рыжей бородой.

–  Я привык.

–  Приказный, чай?

–  Что делать, дядюшка! Рабочие стали одеваться.

–  А ты вот что… Не знаю, как те звать-величать, не напишешь ли грамотку во Псковскую губерню: жона там с робятами, - сказал другой рабочий, низенький ростом, корявый.

–  Ладно, - сказал я.

–  Ты не думай, чтобы даром: денег дам, угощу.

–  Я и так напишу.

–  Ну, брат, мы знаем, как ваша-то братья живет. А ты отколева?

–  Из Ореха.

–  Слыхал. Из той губерни недавно со мной робил один, сказывал - дрянное там житье-то… Так насчет грамотки-то можно?

–  Можно.

Один из рабочих накинул на себя зипун, другой поддевку, оба надели по фуражке, один взял молоток, надел на плечи узелок с пожитками, другой тоже надел узелок; столяр облачился в поддевку, накинул фартук, а с собой ничего не взял. Они ушли.

Когда я вошел в кухню, мужчин там уже не было, только две женщины пили кофей розно. Обе они поглядели на меня косо.

–  А где бы мне умыться?
– спросил я женщин.

–  Умыться-то у нас негде: изо рта умываемся.

–  Как так?

–  Зачерпнем чайной чашкой из кадки… так и моемся.

Я так и умылся. Когда я умывался, женщина помоложе, которой вчера не было в кухне, объясняла мне:

–  Мы воду-то от водовоза покупаем по гривне за ведро, да хозяйка, паскудная, ворует.

–  Откуда же вода-то?