Между нами. На преодоление
Шрифт:
Я поджимаю губы, блокируя вибрирующие в горле звуки. Пугаюсь своих реакций. И тону в наслаждении. Для меня — слишком горячем. Слишком распутном. Слишком откровенном.
Расщепляет новыми состояниями до самой что ни на есть эфемерности.
Всего пара десятков фрикций, подстегнутых непрерывной спайкой взглядов, и я всё же не удерживаю вырвавшийся громкий стон, ментально исчезая в ослепительном оргазме.
Чуть погодя сквозь сладкий морок кое-как отмечаю, что Мир отошел в сторону. Слышу шуршание фольги. Ощущаю, как прогибается матрас.
Получаю размеренный, тягучий, вкусный поцелуй, из-за
Когда Мирон плавно входит в меня, в сознании это действие воспринимается настолько естественным, логичным и правильным продолжением, что умиротворенно вздыхаю прямо ему в рот. Снова нуждаюсь в тактильности. Как это непохоже на меня. Удивительные, внезапные и довольно сложные метаморфозы. Но об этом я подумаю завтра. Сейчас же — обнимаю этого невозможного и до чертиков необходимого мужчину, глажу по спине, скребу по лопаткам, вжимаюсь в него.
Он уже подарил мне море удовольствия, я хочу, чтобы получил своё. Настраиваюсь на это, пытаюсь как-то втянуться, движусь навстречу.
И опять — наивная невежда.
Мир отрывается от моих ноющих губ и расплывается в улыбке — такой богатой на спектр эмоций. Это и удовлетворение, это и развратность, это и обещание.
И я совсем не ожидаю, что всё-всё — мне. Обо мне. Для меня.
Резко перегруппировывается, подаваясь назад и упираясь коленями в кровать. Продолжая совершать неспешные толчки, вдруг приподнимает мои ноги перед собой, соединяет их и закидывает лодыжками себе на одно плечо.
Ошарашенно хлопаю ресницами, разглядывая нас обоих в этой позе. Я всё ещё думаю, что данные «декорации» — нужны именно ему: так привык, так хочет, так нравится. И молчу, подстраиваясь. Мне же — необычно.
Мирон слегка поворачивает голову и целуют мою щиколотку, касается языком крохотной косточки, ещё раз целует. И внезапно переходит дорожкой точечных острых укусов к голени. Меня мурашит. До сумасшествия.
А в следующую секунду с губ слетает вскрик, когда он целенаправленно давит торсом на мои ноги до тех пор, пока я не чувствую собственные колени на груди. Наваливается сверху. Дыхание тяжелеет под таким грузом. Но я даже не успеваю обработать новые ощущения.
Всё меняется в одно мгновение. Угол, сила проникновения. Запахи. Густота напряжения. Посыл зрительного контакта.
Что я там пыталась анализировать по поводу прошлой позы? Эта — в сотни, в тысячи раз откровеннее. Мир вдавливает кулаки в матрас по обе стороны от меня и задает совершенно иной темп. У него немного бесноватые глаза. Он будто чего-то ждет. От меня. Поджигает свирепым настроем.
Боже, Боже мой…
Я случайно замечаю, как блеснувшая под светом капля пота над его виском стремительно убегает вниз и исчезает в щетине. Ещё одна. И ещё.
Опускаю глаза чуть ниже. Ровно в тот момент, как из-за черты волосков вытекает тонкая струйка и скатывается по шее к яремной впадинке.
И меня убийственно переклинивает. Едва я осознаю это, волна дрожи проносится по всему телу. Стремительно и порывисто.
Боже мой… Боже…
Я чувствую, что ягодицами уже отрываюсь от простыни — так сильно сверху Мир давит на грудную клетку через
И я не знаю, как это происходит, второй оргазм накрывает неожиданно. Словно накапливается потаённо, подкрадывается незаметно и настигает поистине катастрофическим взрывом.
Трясет адски.
Затыкаю рот подрагивающими ладонями и мычу в них от обилия чувствований. От бессилия перед языком тела, от обличительно-показательного проявления неведанного ранее наслаждения. Коварного и яростного. Таращусь на Мирона сквозь пелену сметшего меня удовольствия.
Боже мой…
Он же безжалостно отрывает мои руки от лица, держит дрожащие запястья и упивается звучанием сломанного крика, низкого, глубинного, раздробленного нестихающей лихорадкой.
Мне кажется, я умираю. Так хорошо не бывает. Так хорошо со мной — не может быть.
Но в противовес дурному убеждению, это «хорошо» бессчетно бьется и бьется, унося меня из опостылевшей повседневности. Я забываю всё. Включая стыд. За своё якобы непристойное поведение, точнее, так глубоко сидящую установку, что секс — это запретно, грязно, греховно. Господи, о каком стыде можно говорить, когда это так восхитительно?!
И об этом я подумаю завтра.
А сейчас Мир, будто вознамерившись провести мне ускоренный курс развращения, видя, что я медленно возвращаюсь в трезвое сознание, осторожно отпускает мои руки, не забыв поцеловать пальчики, и крайне внезапно переворачивает на живот. Подсовывает под него подушку, поправляет, фиксирует чуть ниже, устраивая её у паховой зоны.
Я расслабленно фыркаю, чувствуя, как стискивает мои ягодицы. Властно, сильно, на грани настоящей физической боли, но не переступая эту самую грань. Безвольно лежу, пока ещё не совсем вникая, что от меня хотят.
А потом он вновь вторгается. Размашисто, длинно, бесцеремонно. До сих пор каменный, заставляющий ощущать каждый миллиметр эрегированного члена.
Непроизвольно охаю. По настрою становится ясно, что вот этот заход он точно делает уже для себя. Отмахиваюсь от просыпающейся и похныкивающей во мне усталости. Отпускаю всё лишнее. Отдаюсь всецело шарахающим в темечко разрядам.
Мирон в процессе немного приподнимает меня, вынуждая прогнуться в спине и развести ноги чуть шире. Покорно подчиняюсь, выпуская со свистом воздух через стиснутые зубы.
Голова кружится от шального коктейля из стихающего и вновь воспламеняющегося удовольствия. Зажмуриваюсь и притягиваю вторую подушку, чтобы прикусить угол. Меня подбрасывает от каждого толчка. Сумасшедший, беспощадный, безумный темп выбивает крохи дыхания из легких. Задыхаюсь под нещадным напором.
Иисусе, да что же это со мной?! Я как пьяная, ничего не соображающая, но при этом вспыхнувшая в очередной раз жарким возбуждением субстанция. Я не владею собственным телом. Больше не владею. И приглушенно подвываю под мелодию влажных шлепков. Ну почему это так мучительно прекрасно? Почему накрывает до основания, словно кроме данного момента в мире вообще никогда ничего не существовало и не будет существовать?!