Между нами. На преодоление
Шрифт:
Ну вот что он творит, а?
Мигом возвращаюсь в реальность, выходя из ступора. Рефлекторно дергаюсь, чтобы вернуть сумку, но тщетно, а следом летит зеркальный вопрос:
— А ты сама не в отношениях, Адель?
Хмурюсь, не понимая, о чем он. Что за дурацкие игры?!
— Нет, — ну очевидно же!
— Что ж, — приходит в движение его мощное тело, направляясь к крохотному багажнику, — значит, у меня отношения с женщиной, которая уверена, что у неё этих отношений нет. Предельно весело.
Туго соображаю, напряженно наблюдая за перемещениями
— Садись, поедем выяснять, почему ты не в курсе, что в отношениях со мной, — Ольховский открывает передо мной дверцу и выжидающе выгибает бровь, будто напоминая: вариант быть закинутой на плечо всё ещё актуален, если что.
Не особо вслушиваюсь, потому как накрывает какой-то нетипичной паникой. С каждой секундой мне становится хуже. Это что-то на грани психического и физического. Сбой. Голова в тумане. Сердце отчего-то сжимается с тревожной тоской. Мозг очень неохотно проводит конвертацию сентенций на доступный усвоению уровень.
Сбежать от Мира — мое единственное на данный момент заветное желание, на котором я настолько сосредоточена, что смысл произнесенной им фразы прорывает морок в сознании с большим опозданием.
То есть — в отношениях с ним?
Это шутка такая?
— Когда в какой-то момент до меня дошло, что ты исчезла с мероприятия вместе с этим гондоном, я, блядь, вылетел оттуда и гнал по трассе со скоростью под двести, — раздраженно бросает Ольховский, — чтобы скорее добраться до тебя и не дать натворить глупостей. Думал, не успею перехватить. Доехал за полтора часа вместо положенных трех, собирая все возможные штрафы и риски. Не находишь, что в данных обстоятельствах я действительно заслуживаю этого чертового разговора?
Я замираю буквально на пару мгновений. Сначала в ужасе от озвученной скорости и сокращенного времени. Потом — от причин безрассудного поступка Мирона.
Ещё несколько секунд оголенного зрительного контакта, и я подчиняюсь. Просто шагаю к машине, аккуратно устраиваясь на предложенном месте.
И сама диву даюсь от этой сверхбыстрой перенастройки.
Сумасшедшие непредсказуемые реакции.
Я запуталась. И признаю?, что он прав — надо поговорить. Пусть я все ещё недостаточно трезво соображаю.
К сожалению, эти несчастные двадцать минут в пути не способствуют существенному улучшению моих мыслительных способностей. Едем молча и в напряжении, и я даже не решаюсь взглянуть на Мира. Волнение топит меня с головой, заставляя цепляться за черноту за окном машины.
Не смею уточнять, куда направляемся.
Когда останавливаемся перед высокими коваными воротами, из меня вырывается спазматический полувздох: всё, деваться некуда. Они автоматически разъезжаются. Тихое шуршание щебня под колесами вынуждает обратить внимание на территорию, на которой мы оказались. И я понимаю, что это строящийся дом, причем, до завершения процесса ещё далеко. Двор завален стройматериалами, мелкой техникой и соответствующими
Не дожидаясь Мира, сама выхожу, испытывая острую потребность глотнуть кислорода. Каблуки тут же вязнут в мелких камнях, тормозя движение. Холодный воздух атакует тело, выбивая легкую дрожь. Всё же следовало переодеться в теплое, опрометчиво было оставаться в вечернем образе.
Ольховский равняется со мной, крепко хватает за локоть и помогает добраться до дома. Отпирает дверь, после чего срабатывают сенсорные датчики, и помещение озаряется светом.
— Проходи, я сейчас, — он сворачивает в коридор, а я делаю шаги вперед.
Оглядываюсь. Это большая гостиная. Ещё полупустая, отчего в ней эхом отдается стук шагов. Из мебели здесь имеется только массивный стол и добротный диван, стоящий в паре метров от искусственного камина.
Судя по тому, что мне становится жарко, дом точно хорошо отапливается. Я снимаю манто, кладу его на спинку и присаживаюсь на мягкую обивку.
— Не пора ли нарисовать все шапочки над «и», Медная? — интересуется полушутливо Мирон, вернувшийся с двумя бокалами вина, один из которых протягивает мне. — Давай прояснять ситуацию. Толкай вопросы. Здесь нам точно не помешают.
Несмотря на тон, внешне мужчина очень даже серьезен. Он садится рядом на расстоянии вытянутой руки, и я очень благодарна за то, что физически меня не подавляет. Будь Мирон ближе, вряд ли бы я чувствовала себя комфортно.
Удерживая бокал в ладони, второй он резко распускает бабочку, отбрасывает её в сторону и расстегивает верхние пуговицы. От пиджака Мир избавился, видимо, где-то в кухне.
Эти манипуляции оказываются настолько неожиданно залипательными и... ажитирующими мои натянутые нервы, когда вижу оголившуюся грудную клетку мужчины, что выпаливаю без раздумий:
— Почему не говорил мне, кто ты на самом деле?
И жадно припадаю к алкоголю, практически прихлебывая, чтобы спрятать свою неловкость и стеснение.
— «На самом деле»? — повторяет, криво ухмыляясь. — И кто же я на самом деле?
— Ты понял, о чем я.
— Не очень. Во-первых, я никем другим не притворялся. Никогда. Во-вторых, разве у нас с тобой был хотя бы один полноценный разговор, чтобы что-нибудь друг о друге выяснить? И, в-третьих, что именно меняется от новости, что я владелец «Ольховского»?
Он чертовски прав по всем пунктам. Меня опаливает острым стыдом наряду с трепетом оттого, как проникновенно Мирон заглядывает в глаза в ожидании ответа. Но вместе с тем... в желудке успевает сформироваться отвратительный едкий ком, словно сочащийся кислотой недоверия, что подпитано словами Габила. И этот ком сейчас, когда я смотрю в стальную гладь взгляда напротив, прорезает живот болезненными спазмами.
Парадокс: будучи уверенной, что между нами ничего нет, я была спокойна и действительно ни на что не рассчитывала, а теперь, огорошенная тем, что у нас отношения, вдруг — боюсь всего.