Между небом и землей
Шрифт:
— Сюда, иди сюда, сюда… — доносилось шипение со всех сторон, режущее слух своей настойчивостью.
Еще пара лестниц, и я все-таки остановилась, после такого марш-броска ноги отказывались двигаться, а дыхание сбилось. Я решила заглянуть в коридор, хоть узнать где нахожусь, вышла с лестничной клетки. Шок, волна страха, портрет Патрика Заколдованного все еще висел немного поодаль. Я была всё на том же уровне, с которого начинала путь. Пульс участился…
— Анна... — послышался мужской голос, нарушивший привычное шипение, принадлежавший именно ему...
Я тряхнула головой в надежде на исчезновение наваждения, крестраж пытался
Одним глазком, мне все равно некуда идти. Всего лишь одним глазком, посмотреть…
Разум отключился, и ноги сами понесли меня по коридору шипящих змей мимо дверей и тускло светивших ламп к черному прямоугольнику, бывшему уже в нескольких футах. Когда до желаемого оставалась лишь пара шагов, я внезапно остановилась. Что я делаю? Это же ловушка! Нельзя в нее попасться, это обман, хитрый маневр частички души Волдеморта. Сзади послышалось теперь уже злобное шипение:
— Иди…
Я машинально обернулась, глаза расширились от страха – каменные змеи сползали со своих дверей и медленно приближались, шипя и замирая в предстоящем броске. Успев резко убрать ногу от того места, куда только что пыталась впить зубы одна из них, я приняла одно-единственное решение, самое бездумное и глупое, отнюдь не менее безопасное, чем оставаться здесь. Я влетела за эту чертову дверь и захлопнула ее с той стороны, услышав глухой стук камня, ударившегося о дерево – несколько змей сделали бросок как раз в момент принятия мной этого опрометчивого решения. Стараясь перевести дыхание и выровнять разбушевавшийся пульс, я прислонилась лбом к двери. Мерлинова борода! Это вылетело из моей головы. Резко развернувшись на каблуках, я вгляделась в ту самую черную фигуру из первого сна, как ни в чем не бывало стоящую на том же самом месте, только теперь его лицо было тускло освещено керосиновой лампой, перебивающей каминный свет. Он ухмылялся. Эти черные глаза на бледном овале лица светились столь обыденным презрением. Я нервно сглотнула.
— Что же вы, мисс Рахманинова, присаживайтесь, — с издевкой произнес он, указывая на тот самый ненавистный табурет, служивший студентам стулом пыток.
Немного помедлив и решив, что нужно что-то делать, я все же подчинилась и, пройдя мимо зельевара, села на предложенное место.
— Я знаю, что вы ненастоящий, — тихо произнесла я, поразившись глупости фразы.
Смешок раздался из его рта. Наконец, сменив высокомерие на какую-то корявую, не очень добрую улыбку, Снейп двинулся с места и пошел к столу, мне на встречу. Что-то сжалось внутри от страха, а вдруг он сейчас выхватит палочку и убьет меня? Ведь мои чары не действуют здесь, а значит, возможно, ему даже это удастся. Машинально поднеся руки к голове, словно защищаясь, я ощутила, что уши были в нормальном состоянии, в том, что было до последнего дня рождения. Сердце совсем ушло в пятки, а Снейп, тем временем, изменил курс, не пошел за свой стол, а обойдя меня со спины, наклонился и шепнул на ухо, от чего я дернулась.
— Не беспокойтесь, мисс Рахманинова, я не собираюсь вас убивать.
Я вжала голову в плечи, по телу пробежала, наверное, уже сотая волна
— Это галлюцинация, я сейчас не в Хогвартсе, а в лесу у палатки! — зачем-то вслух произнесла я.
Снейп не ответил, он коснулся моего плеча и сжал с силой, но не причинил боли. Я не могла поверить, что ощущаю руку, она теплая, осязаемая, это же мираж? Как такое может быть?
— Заучка и всезнайка, вы слишком много думаете, Анна, — произнес он с долей раздражения.
Оказывается, этот ненастоящий персонаж моей галлюцинации тоже умел читать мысли. Но барьер возвести я не могла, ведь при мне не было силы, а значит, я была раскрытой книгой и легкой мишенью. Снейп провел ладонью по моей щеке, по которой тут же прошлась волна жара. Машинально я отбросила обе его руки и, не в силах совладать с собой, презренно крикнула:
— Не трогай меня, убийца!
Смысла этой фразы не существовало, ведь это ненастоящий Снейп, а плод воображения, используемый крестражем, чтобы получить меня в свою власть.
— Глупая… — лишь изрек он.
Гнев нарастал в сознании, если бы при мне была сила, то от этого места и этого подобия Пожирателя Смерти не осталось бы и горстки пепла. Мерлин, ну почему он здесь, за что? Внутри эмоции сменялись друг другом, презрение перерастало в боль, ярость — в бессилие. Вскочив со стула, я развернулась к Снейпу лицом, и что есть силы стала колошматить его кулаками в грудь. Мужчина стоял и смотрел на меня, будто не замечая боли, зато моя боль увеличивалась с каждым ударом.
— Я ненавижу тебя, ублюдок! — кричала я. — Что ты со мной делаешь? За что, Мерлин, какого гриндилоу ты приходишь ко мне во снах?
На глаза наворачивались слезы. В душе закипала обида, обида на весь свет, и на него… Голос рассудка все меньше напоминал о себе, и, наконец, Снейп схватил меня за руки, больно сжав запястья, и сквозь зубы проговорил:
— Нет, ты не можешь ненавидеть меня, потому что искренне любишь.
Плевать на запястья, пауза после осознания этих слов накатила новой волной слез…
— Нет… — тихо прошептала я. — Я люблю Сириуса!
Он молчал и улыбался, скривив брови в недовольных дугах. Но он даже не опроверг моих слов о любви к Сириусу, зная, что всё это ложь. Я тщетно искала оправдания своим эмоциям и чувствам.
— Нет, слышишь?! Нет! Я не могу любить убийцу! — рыдания сменялись более крепким голосом, я старалась унять истерику.
Когда я перестала сопротивляться, он освободил одну мою руку и своей полез в карман моих джинс. Я наблюдала за его неправомерным вмешательством в личное пространство не в силах возразить. Он извлек сложенный кусок бумаги, я тут же узнала его, стыдливо понурив голову. Встряхнув пергамент за краешек резким движением, Снейп посмотрел на мою реакцию. Его лицо развернулось на мятой, жухлой газетной вырезке.
— Нет, это не так, — произнесла я почти беззвучно на вдохе.
Он поднес фотографию параллельно своему лицу, искривляясь в той же ухмылке, как на изображении.
— Правда похож? — иронично изрек он.
Издевается, он издевается…
— Теперь маленькая мисс Рахманинова перестанет отпираться и признается самой себе в этой детской шалости – любви? — в таком же тоне продолжил он, искривившись в неприятной гримасе на слове «любовь».
Кажется, у меня задергался глаз от негодования.