Между Сциллой и Харибдой

Зеленин Сергей

«Это кровь? Моя? Я ранен?»

– …Товарищ командир! Миленький! Командир!

Выплевывая кровь, он поднял голову, стараясь понять – где он, что происходит и что с ним.

«Почему шел дождь и зачем я стоял под липой? – подумал он, вспоминая, – какая липа? Почему дождь был такой горячий?».

Первое, что он увидел – Касымов уже лежал лицом вниз, кучки выброшенной разрывом земли чернели на его

посечённой осколками спине, ноги подвернуты носками внутрь. Но жила еще одна рука. И Кузнецов видел эти скребущие пальцы.

Сам он лежал грудью на открытом снарядном ящике в двух шагах от щита орудия. Правая сторона щита разорванно торчала, с неимоверной силой исковерканная осколками. Часть бруствера с этой стороны начисто смело, углубило воронкой, коряво обуглилось, а за ним в двадцати шагах было объято тихим, но набиравшим силу пожаром – то лязгавшее, огромное, железное, что недавно неумолимо катилось на орудие, заслоняя весь мир.

Второй танк стоял вплотную к этому пожару, развернув влево, в сторону моста, опущенный ствол орудия из левого спонсона – мазутный дым длинными, извивающимися щупальцами вытекал из него.

В первом танке с визжащими толчками рвались снаряды сотрясая корпус, гусеницы, скрежеща, подрагивали, и отвратительный, сладковатый запах жареного мяса, смешанный с запахом горевшего масла, распространялся в воздухе.

Значительно дальше первых двух, справа, на самом краю начинающейся балки, вываливал боковой чёрный дым из третьего танка.

«Это я подбил три танка? – тупо подумал Кузнецов, задыхаясь от этого тошнотворного запаха и соображая, как все было, – когда меня ранило? Куда меня ранило? Где Зоя? Она была рядом…».

– Зоя! – позвал он, и его опять затошнило.

– Командир… Миленький!

Она сидела под бруствером, обеими руками рвала окровавленную на животе гимнастёрку, из прорех которой вывались сизые кишки, расстегивала пуговицы на груди, видимо, оглушенная, с закрытыми глазами. Аккуратной шапки не было, длинные русые волосы рассыпались по плечам, по лицу, и она ловила их зубами, прикусывала их, а зубы белели.

– Зоя! – повторил он шепотом и сделал попытку подняться, оторвать непослушное тело от снарядного ящика, от стальных головок гранат, давивших ему в грудь и не мог этого сделать.

Движением головы она откинула прядь, посмотрела на него с преодолением страдания и боли и, отвернулась. Сквозь тягучий звон в ушах он не расслышал звук ее голоса, только заметил, что взгляд ее был направлен на тихо скребущую ногтями землю руку Касымова, вытянутую из-за колеса орудия:

– Командир, миленький, помоги!

– Зоя, – шепотом позвал он и, сплюнув кровь, отдышавшись, сполз со снарядного ящика под бруствер, взял ее двумя руками за плечи с надеждой и бессилием, – Зоя! Зоя, слышишь? Ты ранена? Зоя! Где бинт?

– Ты

обещал мне, что не будет больно…, - с укоризной прошептала она между мелким вдохом и выдохом, – обманщик… Все вы – обманщики… Мальчики…

Он долго не мог найти слов, потом с натугой выдавил из себя:

– Извини, Зоя…

– Так помоги… Вот здесь, в сумке, немецкий «парабеллум». Мне подарили его давно. Ты понимаешь? Если сюда… Не нужно делать перевязку…

– Ясно, – шепотом проговорил Кузнецов, – о чем ты меня просишь? Ты ошиблась: я не похоронная команда!

Достав из её же санитарной сумки остаток бинта, Кузнецов принялся её неумело перевязывать поверх гимнастёрки, стараясь не дышать смрадом крови и развороченных внутренностей.

«Почему нас не учли этому, почему? – пульсировала в голове мысль, – этому надо учить всех ещё в школе…».

Зоя не сопротивлялась под его руками, сопротивлялись ее глаза – с сузившимися в чёрную точек от боли зрачками, ее сомкнутые искусанные губы под прядями волос. Она вдруг обратной стороной кисти вытерла ему подбородок и, он различил свежую кровь на её руке.

– Господи, – шепотом сказала она, – как мне жаль вас всех, мальчиков…

– Это ерунда – меня оглушило, ударило о ящик, – крикнул он, – Зоя, что с Давлатяном? Что с Чубариковым?

– Чубариков ранен, а Давлатян… В сам начале.

Плохо скрывая невольную радость, Кузнецов:

– Зоя, как Володя? Где он? С ним можно говорить?

– В землянке пехотного санбата. Сейчас нет. Я хотела тебе сказать… Когда он приходит в сознание, все спрашивает, жив ли ты. Вы из одного класса?

– Из одного… Но есть надежда? Он выживет? Куда его ранило?

– Ему досталось больше всех. Не знаю. В голову и в бедро. Если немедленно не вывезти в госпиталь, с ним кончится плохо.

* * *

Вдруг, два неправдоподобно чистенько и опрятненько выглядевших человека, как будто из какой-то другой – не этой земной жизни, вбегают на огневую позицию и знакомый голос загнанно переводя дух, выговорил:

– Из штаба полка спрашивают – почему молчит батарея, а он тут с медсестрой… Кузнецов, к орудию!

Он узнал обоих. Это были его комбат Дроздов с наганом в руке и командир взвода управления Голованов. Не закончив перевязки, Кузнецов встал:

– Комбат! Танковая атака на правом фланге отбита. Уцелевшие танки белых прошли левее той высотки и отсюда мы их не достанем.

– Товарищ командир взвода, – взревел тот, – я Вам приказываю: К ОРУДИЮ!!! Голованов, заряжай!