Между жизнью и смертью
Шрифт:
Однако усилия трёх кряжистых горняков не привели к заметным изменениям. Работяги пыхтели, толкали, забегали с разных сторон, но наглое корыто твёрдо стояло на ржавых рельсах.
- А ну разойдись! – раздался густой бас легенды шахты, откатчицы тётки Матрёны.
– Перевёлся мужик… Куда только вы силы деваете?
Упрекнула она, упруго упёрлась необъятной спиной в передний край вагонетки и вытолкала её в сторону. Выбравшись, наконец, из спускаемой клети, пристыженные рабочие наперегонки побежали занимать места в «козе». Хотя лавки в ней давно и навсегда закреплены между
- Вас здесь не сидело!
Выдворение наглеца сопровождалось бы взрывным скандалом, а результат зависел от авторитета и горластости участников. Поэтому приходилось торопиться, кроме того была причины похуже. Мест иногда на всех не хватало и неудачникам приходилось несколько километров топать пешком, по колено в жидкой мачмале. Бригадир остановил рвущегося вперёд Лисинчука:
- Постой.
- Места разберут!
- Паша, не спеши! – Ефим тяжело дышал.
– Нам Кириловы займут места. Не могу быстро идти, нездоровится мне…
- А что такое?
- Сердце колет, может, чувствует что…
- Типун тебе на язык Тимофеевич.
– Испугался суеверный Павел.
– Ерунду говоришь! В нашу смену ничего не случается.
- Дай то Бог!
- Беду накликаешь!
- Да я не о том… - начал отнекиваться Точилин.
– Понимаешь, устал я, ведь года уже не те. Думаю, пора завязывать с шахтой, буду внуков растить. Огород есть, авось с голода не помрём…
- Рано ещё! Куда мы без тебя Тимофеич?
- Справитесь!
– буркнул Точилин и, кряхтя, стал залезать в подземное транспортное средство, по шахтной терминологии «козу».
– Чай не один такой в забое…
Шумная «коза», приспособленная для перевозки людей вагонетка, представляла собой ржавый металлический короб на колесах. С узкими прорезями в бортах для прохода горняков и электровозом во главе. Забравшись внутрь, рабочие плотно, как килька в банке, уселись на железных скамьях.
- Поехали!
– Пошевелиться в такой тесноте сложно, к примеру, вынуть из кармана сигареты или карты, практически нереально.
Однако всё равно курили, травили анекдоты, играли в картишки. Любимая игра рабочих в часовой поездке «козёл». По простоте она уступала только детской игре "пьяница". В подкидного «дурака» не играли, слишком сложная игра.
- Там думать надо.
«Козлятники» создавали устойчивые пары и рубились между собой всё время. Проигравшим тут же рисовали мелом кресты на робах. Многие приезжали к лаве полными Георгиевскими кавалерами, причём неоднократными.
- Наконец–то пожаловали! – шутливыми восклицаниями встретили их горняки предыдущей смены.
– Явились, не запылились…
Счастливчики, выезжающие из надоевшего забоя, поспешили занять места в грохочущем подземном трамвае. Бригада Точилина в плотной темноте молча потопала на свой горизонт. Коногонки горевшие на касках выхватывали узконаправленными лучами набранные затяжками стены, провисающие почти до земли силовые кабели и вездесущих крыс.
- Не к добру их столько развелось!
Вечные спутники человека деловито сновали под ногами, возбуждённые
- Слава Богу, прибыли на место! – Точилин, кряхтя, присел на кучу досок и скомандовал.
– Полчаса на перекус и перекур, потом за работу.
Горняки присели, кто, где смог и начали есть. Впереди маячила шестичасовая рабочая смена, силы понадобятся, а оставлять еду не имело смысла. Крысы добирались до неё в любых местах.
- Прятать бесполезно.
– Хитрые твари так ловко воровали пропитание, что даже газеты, в которые были обычно завёрнуты сытные тормозки, оставались целыми…
После неторопливого приёма пищи Точилин расставил членов бригады по рабочим местам, а сам с Пашкой и тремя неопытными ребятами, отправился на дальний участок, укреплять просевшую кровлю. Тревожное предчувствие постепенно отпустило его.
- На этот раз пронесло!
– подумал он, направляясь в конце смены на встречу к желанной «козе".
Однако сделав всего несколько шагов в таком расслабленном состоянии, Точилин внезапно резко остановился и с ужасом прошептал:
- Дым! – он побледнел так, что даже под толстым слоем угольной пыли стала видна белая – белая кожа.
– В шахте пожар…
Его негромкие слова, сказанные треснувшим голосом, прозвучали словно приговор. Любой горняк, даже самый неопытный знает, огонь в глубине земли в любом случае смертелен…
Как и ожидал Григорий, на бригадных посиделках за «бутыльком» ему не понравилось. Уставшие после смены мужики быстро накидались самогоном, закуски почти не было, и начали вести пьяный трёп на три вечные темы.
- О работе, войне и женщинах…
Выпив положенное, он для вида участвовал в незатухающей беседе и при первом удобном случае тихо слинял. Домой шёл быстро, всё же задержался на пару часов. Уже на подходе к Пастуховке Григорий сильно удивился.
- Странно, куда все подевались? – подумал он.
– На улицах никого нет, будто зараз не день, а ночь.
Впервые никто не вышел встретить его. Обычно Тоня издали, дом стоял на краю села, замечала мужнину коренастую фигуру и радостно выбегала на встречу. Григорий раздосадовано пнул ногой входную дверь и ввалился в горницу. За пустым столом, прижав к себе ребятишек, сидела заплаканная жена. Антонина подняла на него голубые, ставшие вдруг серыми глаза и с укором спросила:
- Гриша, где ты был?
- Пахал, как проклятый.
- Почему так задержался? – обычно она не требовала у мужа подобных отчётов.
– Я вся извелась!
- Пришлось выставиться мужикам. – Как бы извиняясь, произнёс Григорий.
– Новая работа, бригада другая, сама понимаешь?
- Так ты пил? – почему-то шёпотом спросила Тоня.
– Вы что-то отмечали?
- Пил! – начал заводиться Григорий.
– Да что случилось, в конце концов? На улице никого, ты сидишь как пришибленная?
Антонина уронила руки на домотканую скатерть, застилавшую самодельный стол и обречённо опустила на них голову. Трёхлетняя Сашенька испуганно жалась к матери и в её тёмных, отцовских глазёнках стыли невинные слёзы.