Между жизнью и смертью
Шрифт:
- Гриша!
- Вот вышел покурить.
- Мать сильно переживает! – она неслышно подошла сзади.
– Почернела вся, осунулась.
- Сдала Зинаида Степановна, это точно. – Согласился он с Тоней.
– Недавно ходила молодухой, а ушёл Ефим и сразу старуха.
- Ох, Гришенька! – запричитала жена и беззащитно прижалась к его груди.
– Что же нам теперь делать, как жить дальше?
- Как жили, так и надо жить. – Ответил Григорий обречённо глядя в сторону.
– Они умерли, а нам детей надо растить…
-
- Я Тоня столько смертей повидал, стольких людей похоронил, что не боюсь её костлявую.
- А я боюсь!
- Придёт моё время, спокойно в землю лягу.
- Зачем такое говоришь, зачем беду кличешь?
- Кличь её не клич, она сама в любом случае нагрянет. Пожили мы с тобой спокойно пару годков, а она уже рядом, своё с лихвой берёт. – Григорий зло отшвырнул догоревший окурок.
– И кто знает, какие беды впереди…
- Да разве что может сравниться со смертью родителей? – вскинулась Тоня.
– Для меня это самое страшное… Как жить опосля?
- Привыкнешь!
- Привыкну? – возмутилась она.
– Ты так говоришь, потому что он тебе не родной отец…Я всё забыть не могу, как ты в тот день пьяным явился. Не прощу никогда!
- Как знаешь, только я Ефима уважал и жалею о нём. Вины моей в его смерти нет и потому не совести меня, не надо…
Григорий резко отслонил жену и решительно направился в сторону засыпающей степи. Он шёл, уверенно ставя на пыльную почву могучие ноги, а Тоня осталась стоять одна, с прижатыми к высокой груди, трясущимися руками.
- Как он может так обижать меня?
– Растерянными глазами она смотрела в след уходящему мужу и не узнавала его. С этого дня пролегла между ними невидимая трещина, с каждым последующим годом всё более широкая.
Глава 10
Любая керамическая посуда обладает одним определяющим свойством, непредвиденной и внезапной хрупкостью. Нипочём ей вода и огонь, холод и жар, но от самого слабого удара может она вдруг рассыпаться на мелкие черепки. А если внутри, под слоем блестящего лака, уже есть извилистая трещина, тогда и подавно. Так и иная семья, на вид крепкая да весёлая, но в серёдке, в умах супругов уже растёт, ширится обида, способная разорвать хрупкий материал человеческих взаимоотношений.
- Обидел меня крепко Григорий! – природная гордость супруги не позволяла простить мужа.
Со дня похорон тестя между Григорием и Антониной исчезла та самая душевная близость скрепляющая семью, словно клей. На первый, сторонний взгляд всё оставалось по-прежнему. Росли и хорошели дети, муж также уходил на работу, исправно приносил домой получку. Жена рьяно вела хозяйство, украшала и холила дом. Шелехов зарабатывал хорошо, денег хватало, но по молчаливому согласию о других детях речь не заводили:
- Хватит
– Грудь опала, бёдра раздались шире некуда…
- А как ты хотела?
- Где ты моя девичья красота, куда подевалась?
- Эка вспомнила! – удивлялась Зинаида Степановна.
– Муж тебя любит, а что другие не засматриваются, не велика беда.
- Ничего Вы маменька не понимаете. – Отмахивалась Тоня.
– Я с мальства привыкла к мужскому вниманию, может мне без него нельзя…
- Ох, смотри, как бы Григорий не охолонул.
Мать Антонины после смерти мужа начала часто болеть и через несколько лет тихо умерла. Григорий к тому времени сильно изменился. Всё чаще он чувствовал внутри нарастающую непонятную тоску, толкающую его из дома. Работа под землёй угнетала его, делала пустым и дёрганным. Не то чтобы он боялся смерти, но каждый раз спускаясь в забой, он вздрагивал и панически гадал.
- Выеду ли я после смены на гора? – перед глазами стоял печальный пример тестя.
– Зачем я живьём закапываю себя, зачем копаюсь словно крот?
Григорий обречённо вздыхал, понимая, что нельзя ему вернуться в родные места и опять спускался в ненавистную шахту:
- Сейчас бы выехать в поле, вспахать пару десятин, кинуть в борозду ячменное семя…
О его прошлых подвигах помнили на родине, до него доходили оттуда редкие сведения. Михаил Кошевой с оказией иногда писал ему о хуторских новостях. Из писем зятя Григорий узнал, что Дашутка родила девочку, но та умерла в младенчестве. Больше у них детей не было. Поэтому когда пришло время выправлять документы, его сына Мишку сестра записала, как своего.
- Совсем меня небось не помнит! – маялся неудачливый отец.
По документам сын стал Кошевым и со временем вырос в высокого чернявого парня. Ему пошёл двадцать первый год, и он недавно женился. Михаил успешно председательствовал в колхозе, организованном в Татарском. Он числился на хорошем счету в районе и поэтому особо не переживал за прогнозируемое будущее. Здоровье Кошевого поправилось, сам он стал спокойнее и медлительнее.
- Вот и ладненько! – радовался Григорий, перечитывая редкие письма.
– Спасибо Михаилу, меня спас и сына воспитал.
Однако на дне души Шелехова редко, но ядовито шевелилась зависть, ведь не он жил все эти годы со старшим сыном. Не он будет сидеть рядом с молодыми за свадебным столом, не он скажет напутствующее слово. Как же хотелось Григорию увидеть родные места, поплавать в воде тихого Дона и зайти в отцовский курень.
- Увижу ли когда снова?
– От того он скрипел зубами во сне, от того иногда напивался с мужиками до полной отключки. Предсказуемо зачастились скандалы с женой и всё чаще Григорий проводил время вне дома. Вот и сегодня его остановили перед сменой шумные горняки: