Междумирье
Шрифт:
– Ни то, ни другое. Здесь нет такого понятия. Междумирье возникло гораздо раньше, чем люди придумали рай, а потом создали себе ад.
– Я живой или мертвый? – перебил Сергей Петрович. На сей раз философы не засмеялись, а лишь переглянулись. Сократ кивнул головой Платону и тот, с благодарностью улыбнувшись учителю, продолжил.
– Как ты можешь быть мертвым, если говоришь с нами? Как ты можешь быть живым, если твоя мама привела тебя сюда? Ты – в Междумирье. Значит, между…
– …между жизнью и смертью?! – выдохнул профессор, поперхнулся
– Да.
– Нет! – неожиданно заупрямился профессор. – Это противоречит науке! Этого не может быть, потому что…
– Потому что наш профессор не хочет в это верить? – ехидно заметил толстяк Диоген. – Учитель, вы слишком прямы в своих объяснениях! Знания нужно вливать как лекарство – маленькими порциями. Расскажите ему немного про переселение душ – может, хоть это его заинтересует. Он так ловко отбрил студента на своей лекции, что ему самому было бы любопытно узнать, кем он был раньше.
– Переселение душ? – профессор недовольно поморщился. Началось в колхозе утро. Вернее, продолжилось. Сначала этот мальчишка нес околесицу про путешествие из тела в тело. Теперь во сне начало сниться то же самое.
Сергея Петровича прошиб пот – неужели он уснул во время собственной лекции?! Профессор впился в запястье ногтями, и почувствовал боль. Все было явью! Сократ взглянул на него с потаенной улыбкой, взял за руку и подвел к Пифагору – худому старику с тонкими нервными чертами лица. Великий математик ни на кого не смотрел, увлеченно рисуя прутиком на песке какие-то формулы.
– Профессор, – мягко проговорил Сократ. – Чтобы прошли все ваши страхи, которые не дают покоя вашей голове, я хочу подружить вас с Пифагором. Он может многое рассказать о переселении душ, он неоднократно доказывал это неверующим. Замечательный ученый, только вот своего ученика велел утопить только за то, что тот отказался верить, что любое число можно представить как сумму дробей, и по глупости задал вопрос: «А как же числа или ?» Да, друг мой Пифагор, ты тоже не безгрешен, не правда ли? Куда уж нашему гостю с его упрямым желанием повергнуть своего ученика. Пифагор, как на твой взгляд, профессор достоин звания мудреца?
– Нет, старейшина. Он был не слишком уверен в своей правоте. А если человек не уверен, он не мудр. Вот Диоген – тот действительно был мудр. Может, профессору лучше сдружиться с ним?
И хитро сощурившись, Пифагор указал пальцем на толстяка, лениво рассматривающего свой бокал, и заговорил с нескрываемым ехидством в голосе:
– Интересно, ответы на какие вопросы ищет он в своем бокале? Или ему не нравится местное вино – он предпочитает винодельни Александра Македонского? Расскажите, благочестивейший Диоген, за что это великий завоеватель вместо того, чтобы отрезать ваш длинный язык, дал вам ведро монет?
Диоген изобразил сплошное благодушие и ласково улыбнулся Пифагору:
– Я сказал Александру, чтобы он не загораживал мне солнце, когда македонский царь пришел на меня посмотреть как на главную
– После этого Диоген ушел в поход вместе с Александром, – продолжил Пифагор, – но вскоре ему наскучила такая жизнь, и он запросился домой. Александру тоже было не до философа, и Диоген вернулся в Афины. Сам растолстевший, как бочонок, он едва влезал в свою бочку, в которой так и продолжал жить. Однако свой ехидный нрав он не умерил. Платон, ведь и тебе досталось от этого циника, верно?
Платон недовольно поморщился и махнул рукой. Сократ удивленно поднял брови, словно он ничего не знал о тысячелетнем споре: что такое человек.
– Так вот, уважаемый, – продолжил Пифагор, – когда Платон написал, что человек – это двуногое прямоходящее существо без шерсти и перьев, Диоген тут же ощипал… петуха и не поленился, пронес его по всем Афинам, горланя: «Посмотрите-ка на платоновского человека!». И пришлось посрамленному Платону сделать стыдливую приписку о том, что хоть у человека нет шерсти и перьев, у него есть плоские ногти…
Сергей Петрович слушал и не слышал. Рассказы философов друг о друге лишь отвлекали от понимания сути происходящего. На душе была сумятица. На душе? – удивился он своей мысли. Ее нет, души. Он это точно помнит – ведь он верил в это раньше. До того, как попал в Междумирье. Неужели душа может путешествовать? Нет, этого не может быть!
Профессор плотно стиснул челюсти и тряхнул головой, пытаясь отогнать от себя навязчивую мысль о том, что он, кажется, начал сомневаться в своей правоте.
Сократ присел на топчан и обратился к Сергею Петровичу уже по дружески, как к равному:
– Ну что же, уважаемый профессор. Жаль, что сегодня с нами нет Аристотеля. Он такой же упрямец, как и ты, юноша. Он великий ученый, открыл круги кровообращения – а потом люди о них забыли на две тысячи лет. Он описал органы чувств, причем последним, шестым, он назвал любовь – за то, что она неожиданно возникает и также неожиданно может закончиться. Аристотель так верил в силу ума и опыта, что был очень удивлен, когда попал сюда, в Междумирье. Он понял, наконец, что невозможно все узнать при жизни, что есть вещи запредельные для понимания, их невозможно объяснить обычной логикой.
– А почему я попал в Междумирье? Я же не Аристотель, мне далеко до него…
Сократ согласно кивнул головой и поправил полу длинного белого хитона.
– В Междумирье хранятся высшие знания, и именно сюда тебе и суждено было сегодня придти. Ты должен многое понять для себя. И оглянуться назад – так было решено наверху, законом, управляющим твоей душой. Проще говоря, тебе суждено было вернуться в Междумирье…
– Зачем? За что мне такая участь? – серьезно спросил профессор.
– Чтобы отхлебнуть яда из чаши знаний, – вдруг раздалось из-за его спины. – Пей!