Мгла моего сердца
Шрифт:
— Раз не снимается — отпилим! — прошипел он, и на зеленую стену брызнули кровавые капли…
— Эй, просыпайся, спящая красавица! — одновременно с тем, как я вздрогнула, полицейский, что сидел справа, толкнул меня.
Неужели и вправду уснула? Верилось слабо, но раздумывать некогда.
Меня выволокли из машины и потащили к железной двери, о чем гласила надпись над ней, смотреть было некогда. Мне пришлось почти бежать, не поднимая головы, только видела собственные ноги и молилась, чтобы не упала.
Грубо
Робко огляделась. Небольшая комнатка, заставленная стеллажами. Большего не увидела, а грубиян в форме, развалившийся в кресле напротив, выкинул на стол передо мной пачку фотографий. Я отшатнулась, едва не упав.
— Смотри…те, госпожа Москвина, что вы натворили! — издеваясь, произнес он, и я, сглотнув, наклонилась.
На первой, кажется, была Эвелина, ну по крайней мере мне так показалось.
Вроде, в том уголке виднелся клочок ее темно-синего платья.
— Знаете, кто это? — вкрадчиво поинтересовался полицейский, и я столь рьяно замотала головой, что снова едва не оказалась на полу.
— Я вопрос задал, госпожа Москвина! — рявкнул он.
— Будьте любезны отвечать, — сбоку подошел еще один мужчина с очень недобрым взглядом.
— Нет, не знаю, — выпалила на одном дыхании. Ничуть не лгала, потому что сложно узнать кого-то знакомого в том куске мяса, что показали мне на фото.
— Будь любезны, взгляните сюда, — мне под нос подсунули новое изображение.
Судя по всему мужчина, только без головы. Меня затошнило, и я опять сказала:
— Я не знаю, кто это.
— И эту даму не узнаете? — с третьей фотографии на меня смотрела Васнецова.
Зажмурилась, потому что не думала, насколько страшно видеть мертвые, застывшие глаза. Почему никто не догадался прикрыть их?
— Ответ тот же?
— Это Васнецова, — сейчас можно было сказать правду. — Писательница…
— Адан Елена Сергеевна, — пояснил первый, — и знаете, какую награду предложил ее супруг за поимку убийцы?
— Н-нет, — мысленно покаялась во всех своих грехах, надеясь, что Всевышний будет ко мне милосерден. Похоже, что никто, кроме него не сумеет помочь.
— А зря, — хмыкнул полицейский, на которого смотрела.
И он яростно ударил по столу, так что я подпрыгнула и залепетала:
— Это не я… не я…
— Ага! — щелкнул пальцами второй. — Значит, вы утверждаете, что убивала ваша подруга Надежда Викторовна Коневская?
— Нет, — собралась и ответила твердо. — Мы не убивали!
Охнула, получив пощечину. Больно!
— Отвечай, кто из вас это сделал! — и снова удар, голова дернулась в другую сторону, из разбитой губы потекла кровь.
Я всхлипнула и, не обращая внимания на шум в ушах и мельтешение перед глазами, в который раз повторила:
— Это не мы…
— А где были вы? — голос второго слышался нечетко,
Я открыла глаза, немного поерзала, пытаясь устроится удобнее на жестком стуле.
— Москвина, не спите! Рано еще! — посмеиваясь, указал первый полицейский.
Рискнув посмотреть, я заметила третьего, более молодого полицейского, который вел протокол. Он поднял взгляд, и я сумела заметить сочувствие в его глазах. Искра надежды мелькнула и пропала — кто он такой? Вряд ли парень сумеет помочь!
— Итак, Елизавета Алексеевна, расскажите свою версию того, что произошло позапрошлой ночью на съемочной площадке фильма «Обрученные на рассвете?» — подавшись ко мне через стол, вполне вежливо попросил первый, и я, не зная, что сказать, тихо спросила:
— С самого начала?
— Конечно! — второй снова подскочил ко мне, обдавая запахом пота и дешевого табака.
Отвернувшись, чтобы не видеть его перекошенного от ярости лица, я заговорила, тщательно подбирая слова, придерживаясь той версии, что мы с Надюшей придумали для Андрея.
— Мы встретили Эвелину второго июля в торговом центре, куда зашли за покупками… — старалась, чтобы голос звучал уверенно, усиленно делала вид, что вспоминаю события. А вот плакала по-настоящему, рассказывая, как спасалась от насильника. Роль негодяя досталась кому-то из съемочной группы, придумала наугад, выбрав среднестатистического молодого человека.
— То есть вы утверждаете, что вас пытались изнасиловать? — скептически усмехнувшись, поинтересовался первый.
— Так и было!
— О, слышь, Толян, у нашей Лизки голос прорезался! — второй навис надо мной, и меня опять затошнило.
Отвечать ничего не стала, опустила взор, рассматривая рисунок на истертом паркете. Тот полицейский, что избрал для себя роль «плохого», резко схватил меня за волосы и дернул. Показалось, что с меня снимают скальп. Я думала, что уже испытывала адскую боль? Как же жестоко ошибалась! Вот она, самая настоящая, жуткая, все усиливающаяся боль! Глаза застилала кровавая пелена, и даже когда мужчина отпустил, боль не ушла, и мне хотелось кричать.
Рыдая громко, в голос, я никак не могла остановиться, пока не получила очередную оплеуху.
— Угомонись, истеричка! — приказал «плохиш», а тот, что притворялся хорошим, великодушно протянул бумажный носовой платок. Явно издевался!
Я перестала рыдать, только мелко дрожала и всхлипывала. Платок мне кинули на колени, а затем предложили:
— А теперь, девочка, не упрямься. Видишь ли, у моего напарника нервы ни к черту. Хочешь, он выйдет?
Я тупо взирала на полицейского, пытаясь осознать, чего от меня требуется.
В ушах звенело, боль не отступала, и мне хотелось лишь одного, чтобы меня оставили в покое, пусть даже запрут в камере с зелеными, нагоняющими тоску стенами.