Мхитар Спарапет
Шрифт:
Она почувствовала, что солнце в этих краях имеет особую привлекательность и тепло, чего она никогда не ощущала в ущелье Хндзореска. Здесь очаровывали даже голые скалы своими крупными и гордыми формами.
Гоар долго осматривала село. Вместе со свекром и мужем входила в пещерные жилища переселившихся из Западной Армении крестьян. Некоторых из них она кое о чем расспрашивала. А так разговаривала только со старым Туринджем. Мужа словно не было рядом. Не обращала она внимания также и на крестьянок, которые старались попасться ей на глаза, удостоиться словечка или хотя бы улыбки.
Неожиданно
— Вот тут будут мои покои! — решила Гоар. — Строить начинайте сегодня же. Доступные места, откуда можно проникнуть в наши скалы, следует окружить двойной стеной. Найдите мастеров. Деньги дам я.
Отец и сын переглянулись с наивным крестьянским сомнением. Однако смолчали. Спустились со скалы. Гоар, которая шла впереди, вдруг резко обернулась.
— Слышали? — спросила она повелительно у свекра. — Я буду покорной невесткой. Но не забывайте, что я дочь мелика Бархудара. Мой отец до Давид-Бека не платил подати ни одному шаху и хану. Это вы должны знать. Я могла бы управлять не только замком, но и целым царством. В домашние дела вмешиваться не буду, но в делах внешних будет лучше, если вы станете слушаться меня. Не думайте, что отец с легкостью смирится с обидой. Он еще пойдет на Пхндзакар. Надо приготовиться и встретить его оскалом крепких зубов. Неприступная крепость! Вот что нам надо!
— Будем иметь ее, дорогая невестка, — согласно кивнул Туриндж, восхищенно глядя на Гоар.
С этого дня начали укреплять замок.
Беспокойный человек
Весна уже врывалась в нагорье, сверкая всеми цветами радуги. В разрывах сухолистного ковра, оставшегося с осени в Кафанском лесу, бурным фонтаном пробивались пучки зеленой травки. А где не было листьев, землю покрывал лиловый бархат фиалок.
Давид-Бек возвращался в Алидзор. Жадно вдыхал он напоенный весенним ароматом сырой лесной воздух и, казалось, никак не надышится им. В просветах леса виднелась зубчатая вершина горы Хуступ. Под переливами солнечных лучей представлялось, что освященная легендами гора эта полыхает, а синева небес над ней — густой дым, поднявшийся из пламени…
Конь Бека осторожно ступал по горным тропам, перескакивал через бурлящие реки и, раздувая ноздри, рвался вперед. За Беком, на почтительном расстоянии, следовал отряд телохранителей. Верховный властитель был в прекрасном расположении духа.
Освобожденная от персов страна уже начинала залечивать раны, веками разъедавшие ее истерзанное тело. В лесах и ущельях мирно курились поселения. Тут и там крестьяне вырубали кустарники, освобождали землю под пшеницу и просо, строили на скалах новые жилища. Девушки смело спускались к бьющим в ущельях родникам, они уже не боялись, что могут быть похищены персами.
При виде всего этого сердце Бека полнилось радостью. Приближенные теперь часто видели улыбку на его загоравшемся юношеским пылом лице.
Почти
— Мы добыли нашу независимость силой оружия и силой этого же оружия должны защитить ее, — говорил он всюду. — Никто не может предвидеть, когда и откуда персы или турки снова нападут на нашу страну…
По пути домой Давид-Бек решил посетить медеплавильни Кафана. Необходимо увеличить добычу меди. В России за нее дают хорошую цену. Этим можно пополнить полупустую казну, и войска тогда будут обеспечены жалованьем и продовольствием.
Многое задумал совершить Бек. Одно тревожило — не стряслась бы новая беда над его маленькой страной, ставшей надеждой всего армянского народа.
В полдень, спускаясь в ущелье Каварта, встретили двух нищих. Увидев воинов, они отошли к краю дороги и низко поклонились. Давид-Бек придержал коня. Один из нищих — человек уже в годах, с характерной армянской, как бы обрубленной бородкой, с густыми бровями и крючковатым носом. Другой — совсем светлый, синеглазый, но очень мрачный. И хотя он был много моложе, носил длинную рыжеватую бороду. Оба босы, в жалких рубищах.
— Что вы за люди? — поинтересовался Бек.
— А я хотел бы знать, перед кем имею честь ответ держать, — проговорил пожилой.
Бек нахмурился. Писец Магакия сказал странникам, что перед ними Давид-Бек. Те повалились на колени. И без того огромные глаза пожилого еще больше расширились, он вытянулся вперед, чтобы лучше разглядеть всадника.
— Да неужто же я забыл Давид-Бека? — проговорил благоговейно старик. — Ведь столько раз его видел!.. Правда, давно это было, лет двадцать назад, когда меня еще не угнали на чужбину. У тебя в ту пору, Давид-Бек, ни одного седого волоса не было, а теперь…
— Кто ты? — стараясь припомнить его, спросил Бек.
— Шемахинец я, тэр Давид-Бек. Ты приезжал к нам покупать оружие. У тебя тогда был вороной конь с белой мушкой на лбу. Врданес я, горе-оружейник…
— Вороного коня помню, Врданес, а тебя — нет, — сказал Бек.
— Не удивительно, — вздохнул Врданес. — Из меня вытравили все человеческое, и мать не признала бы… Двадцать лет ходил в оковах, как собака на цепи. Пленники мы — я и этот бедный русский. Хлеб, Владимир Хлеб его имя. Тоже на свою беду попал к туркам, они живо сделали из него раба, продали… Бог помог, вместе сбежали. Искали добрых людей, чтобы милость к нам явили. Видать, само небо нас услыхало, привело к тебе!..
— Радуешься? — спросил Бек.
— А как же? Теперь со спокойной совестью сойду в могилу — достиг наконец родной земли, — с жаром ответил оружейник, и глаза его увлажнились.
Бек велел своим воинам дать Врданесу и его товарищу коней.
Дальше дорога была крутая, но наезженная. Внизу виднелись медноцветные скалы Кафана — непривлекательные, голые. Там и находились медные рудники. Давид-Бек поманил рукой Врданеса. Тот подъехал.
— Рассказывай, брат Врданес, небось ведь многое пережил, — попросил Бек.