Милая, вернись!

Булота Юозас Юозасович

Старший продолжал таинственно молчать.

— Он понимает человека с первого взгляда. «Я же сам, — говорит, — вижу, что вы хотите подарить сыну ко дню рождения пластинки, да такие, что в магазинах нарасхват. И откуда их взять, если они сразу исчезают с прилавка? Ведь органной музыкой он вряд ли заслушается. Не унывайте, добудем и пластинки, весь дом запрыгает, вот увидите. Я не только вам, я и главврачу помогу — за чуткое отношение со стороны всего медицинского персонала…»

— Так что вы предлагаете? — наконец заговорил старший.

— Товарищ главный врач, —

проникновенно сказал младший. — Мое мнение — выписать из больницы. Он здоров. Человек так просит.;. Как-никак, а он — счетовод отдела торговли.

Старший снисходительно поглядел на младшего и вздохнул.

— Эх, молодо-зелено. Ничего не выйдет. Он подлежит серьезному лечению. Он — обыкновеннейший кандидат наук, доцентом работает в институте. А вбил себе в голову, будто он — счетовод в отделе торговли. Явная мания величия…

ПОГОВОРИЛИ

— Товарищ директор…

— Нет!

— Но я…

— Нет!

— Я только хотел…

— Ясно сказано: нет!

— Вы же сами…

— Не мешайте!

— Меня уже…

— Вот и хорошо!

— В этом году…

— И речи быть не может!

— Еще в прошлом году…

— Ничего не знаю! Уходите!

Дверь за посетителем закрывается.

— Интересно, что ему от меня понадобилось?!

БАНЯ

В бане было жарко, как в бане. Пахло вениками, нагретой сырой древесиной и пивом.

Парились двое: один — потоньше, другой — потолще. Тонкий носился как одержимый, то выскакивая; то опять утопая в облаках пара.

— Ой, минуточку, я вам сейчас поддончик подсуну, — кричал тонкий, схватив деревянную лопату с короткой ручкой.

— Осторожней, ты! — заорал толстый. — Этак можно и покалечить человека. Смотреть надо, куда суешь…

— Ай, ай, прошу прощения, зазевался, не с того боку… А, может, еще пивка?.. — тонкий крутился как заведенный.

Толстый в блаженстве пыхтел, растянувшись на полатях, изредка побулькивая пиво из бутылки.

— Минуточку…

Тонкий исчез. Из предбанника вдруг послышался женский визг.

— Что вы себе позволяете!..

— Действительно!..

— Пссст, дуры, сейчас мне не до этого…

Забывшись, тонкий влетел в просторный предбанник-гостиную в костюме прародителя Адама, и лишь торчавшая на голове коническая войлочная шляпа придавала ему сходство с разбойником из сказки «Бременские музыканты».

— Уже кончаем! — крикнул тонкий, срывая с головы колпак и прикрываясь им как щитом. — Сбрызните шашлык сухим вином.

Опять

забывшись, он начал дирижировать колпаком.

— Коньяк — на середину! Шампанское пока под стол! Раса — с правой стороны, Мигле — с левой.

С каждым взмахом тонкого Раса и Мигле взвизгивали, как ужаленные осами.

— Тише, стрекозы! Смотрите, чтобы все было, как я сказал, и не выдумывайте от себя черт знает что, — одернул он своих подчиненных.

Через несколько минут тонкий почтительно ввел закутанного в халат толстого. Краснолицый специалист по шашлыкам в одной рубашке вытянулся как солдат с шампуром на плече, а рядом с ним в шеренгу вскочили хорошенькие, кругленькие Раса и Мигле. Толстый всем важно пожал руки.

— Мы только на минуточку. Попаримся и сразу прибежим. Женщины после мужчин, как поступали наши предки…

Когда Раса и Мигле появились из бани, мужчины уже успели остыть и снова разогреться.

Женская компания вернулась в одних купальниках.

— Фу, как жарко, может, не обидитесь, — заверещала Раса и опустилась рядом с толстым.

— Что вы, что вы, свои же люди… Баня всегда есть баня, — нежно замурлыкал толстяк и подал ей глиняную чашку.

— Так, за хозяек. Цингу-лингу!^[1]

— Стазду-бразду! — игриво поддержала Мигле с другой стороны и подняла чашку. — Ох, простите, бретелька соскользнула!

— А мы сейчас ее поправим! Сию минуточку… Вот так должно быть! — галантно двумя пальцами поправил бретельку толстый.

— Ах! И у меня соскальзывает. В самом деле, что такое… — вдруг ахнула и Раса.

Гость даже растерялся: как тут сразу двум дамам поправлять бретельки и одновременно пить за здоровье хозяина, если у тебя всего две руки и те по само собой разумеющимся причинам дрожат.

— Видите ли, баня сближает людей, — стал философствовать тонкий. — Где же еще можно так непосредственно общаться, узнать сокровенные мысли и желания человека, его главные потребности? Где? Только в бане мы сбрасываем покрывала отчуждения…

Внезапно он стукнул кулаком по столу и закричал:

— А знаете, что тут один осел в районной газете обо мне написал?.. Я, дескать, построил эту баню не для трудящихся масс, а черт знает для кого… А кто… кто парится? Разве не массы?

Раса погладила тонкого по плечу:

— Ну что вы… В голову не берите… Люди всегда за добро злом платят.

— Ионас, сводку! — повелительным тоном крикнул тонкий.

Из другой комнаты прибежал пожилой усатый смотритель бани, раскрыл испачканную сажей книжку и, весело сверкнув глазами, стал читать:

— За октябрь месяц сдано пустой тары восемьсот пятнадцать, выручка — сто шестьдесят три рубля…

— Голова ты дубовая! Подай мне цифры, сколько искупавшихся единиц!

— Так ведь по бутылкам можно точно и посчитать… Если будем брать по пятьсот граммов на голову…