Миледи и притворщик
Шрифт:
Пока я расписывала в своем воображение всевозможные сценарии нашей скорой смерти, Шанти и Леон принялись за инвентаризацию припасов. Помимо чудом не украденного мешка с финиками, у Шанти имелась пара мешков риса. Сколько помню, они всегда были при нем, даже в Жатжае Шанти с ними не расставался. Видимо, это стратегический запас, и сейчас он оказался как никогда кстати.
– Ну, – со скепсисом прокомментировал Леон, – одним рисом сыт не будешь, – а после открыл сундук с нашими личными вещами и начал вынимать из-под пачек марли местами погнутые консервные
Оленья тушёнка, мясо цыплёнка, гусиный паштет, оливки, гречневая каша, овощное рагу, фасоль в томатном соусе, плавленый сыр – и это только в банках. А ещё в сундуке лежали запаянные упаковки галет и шоколада. Феноменальный набор. Причём, из этих банок мною куплены лишь оливки и паштет.
– Это из того армейского ящика? – припомнила я.
– Ну да, – беззаботно отозвался Леон, старательно скрывая распирающую его гордость. – Когда ехал со стражами искать самолёт, насобирал по пустыне всякого, что наводнением разбросало. Думал, по дороге к Ормилю нам всё это наверняка пригодится. А вышло, сама видишь как.
– Ты не прогадал. И вправду, теперь все эти припасы на вес золота.
– Придётся распределить их на все дни похода.
Тут он что-то спросил у Шанти, помрачнел, и безрадостно сообщил мне.
– То ли пять дней нам тут ещё скитаться, то ли все восемь, пока в соляной город не вернёмся. Ну и ладно, будем исходить из максимального срока. И перейдём на двухразовое питание. После пробуждения и перед сном. Лишь бы только воды хватило…
Этот обстоятельство и меня беспокоило, хоть Шанти и заверял, что двух огромных бурдюков нам хватит надолго, а если не хватит, то в Мола-Мати обязательно должны быть колодцы, иначе всякие сапожники бы тут не скитались. Правда, с доступом к колодцам они бы и не воровали наши бурдюки… В общем, не покидали меня нехорошие сомнения.
В этот день мы успели покинуть кипучую обитель Эштума, где от жары с треском лопались камни, и вышли к цепочке приземистых скал, что преградили нам путь на юг. Пришлось нашим верблюдам карабкаться наверх, чтобы взобраться на каменистую вершину и узреть невероятное: по ту сторону горной цепи раскинулись величественные барханы. Ветер перекатывал по их округлым бокам песчинки, складывая из них параллельные полосы, так похожие на морскую рябь. А ведь и вправду впереди раскинулось настоящее терракотовое море – бескрайнее и волнующее. Ну как тут можно удержаться и не начать снимать?
– Вот они, пески непроходимой Мола-Мати, – словно очарованный увиденным, заворожённо произнёс Шанти.
– Непроходимой? – тут же насторожилась я.
– Ещё никто не пересекал её с востока на запад и с запада на восток, – пояснил он. – Но так далеко мы ехать и не собираемся.
Стоило нам спуститься с горы к пескам и направить верблюдов между двух высоких барханов, как Гро залился лаем.
– Что это? – заволновалась я. – Опасность? Там впереди кто-то есть?
Шанти не ответил, а пёс продолжал неистово гавкать, то и дело переходя на вой, да такой заунывный, что оторопь брала.
– Мудрый пёс чует демонов,
Вот только Шанти с ней не согласился.
Подойдя к Гро, он как мог, попытался его погладить, потормошить, даже что-то долго объяснял ему по-тромски, будто уговаривая, но пёс всё равно не замолкал и продолжал жалобно выть.
– Что происходит? – не выдержала и спросила я,
– Это Гро меня сейчас ругает, – безрадостно ответил Шанти. – Увидел пески и вспомнил Санглинорскую пустыню. Лет пять назад пробовали мы с ним её пересечь, да не заладилось как-то. Вот он мне сейчас и припоминает, как мучились мы тогда без воды. Не хочет, чтобы это опять повторилось.
Да, зловещее предостережение. Если даже пёс в своём хозяине сомневается, то не знаю, что мне самой думать о возможностях Шанти.
Собачьи причитания и порицания смолкли до ворчливого поскуливания, стоило нам устремиться на юг. Верблюды ступали по перекатывающимся горячим пескам, пёс в своих тапках послушно бежал следом за хозяином, а в воздухе разносились странные звуки, похожие на стоны.
Я долго прислушивалась, даже затаила дыхание, желая понять, кто это так вздыхает, но поняла, что звук вырывается из-под верблюжьих ног.
– Это песок так странно скрипит? – наконец поняла я. – Как будто человек вздыхает.
Неожиданно мне ответил Чензир, да ещё с такой пугающей мрачностью в голосе, что стало совсем тоскливо:
– Это души погребённых под песками людей уже многие века стонут и предупреждают путников – не ходите сюда, здесь только смерть и забвение. Огромное войско правителя Келадона сгинуло в этой пустыне, так и не дойдя до Джандера. А ещё подданные Ненасытной сатрапии тысячу лет томятся здесь и тяжко вздыхают, когда над ними проходят верблюды и собаки.
Моё воображение тут же нарисовало картину, где под толщей песка стонут изможденные люди и всё время тянут руки вверх, чтобы вырыть для себя лаз наружу и ухватить за ногу проходящего мимо верблюда.
– Не надо пугать нас, – попросила я Чензира. – Это просто песок трещит и перекатывается. Никто под землёй не стонет.
– Да? А это тогда что? Слышишь плач? Он несётся нам навстречу. Вместе с песками.
Я попыталась прислушаться и различила лишь смутные всхлипы, больше похожие на завывания ветра. Песчаный позёмок тянулся вдоль барханов и слетал с их вершин, а на горизонте появились грязно-красные столбы, что неукоснительно начали приближаться к нам.
– На пыльный вихрь похоже, – глядя в бинокль, сказал Леон. – Только с песком.
Действительно, извиваясь и виляя из стороны в сторону, к нам неслись четыре узкие воронки, полные песчинок.
– Демоны возвращаются, – сдавленно прошептала Иризи.
Что? Те самые, что хотели погубить нас ночью? Выходит, во тьме они притворяются умершими и оставляют после себя горсть песка, а при свете дня способны только вздымать песок вверх и носить его за собой по пустыне? А, может, песчаный вихрь – это просто песчаный вихрь?