Миледи и притворщик
Шрифт:
Я в ужасе отпрянула назад при виде клока чёрных волос, сморщенной коричневой кожи и перекошенного рта, а в следующий миг повалилась на спину, когда на месте пустых глазниц блеснули два зелёных огня, что тут же погасли.
Я нечаянно стукнулась плечом о штатив, но стараниями вовремя подбежавшего Мехара тот чудом устоял. А вот я не могла найти в себе сил самостоятельно подняться.
– Что это, госпожа? – только и смогла прошептать я, когда Мехар подал мне руку.
– Трон Румелов, – всё так же сидя в профиль не без гордости ответила Нафиса.
– А под ним?
– Голова мятежной ведьмы
– Генетра? – встав и на всякий случай отойдя подальше от трона, начала припоминать я. – Это та самая правительница-колдунья из Румелата, что единолично хотела править сатрапией и поклонялась Камали?
– Не смей произносить здесь имя этой демоницы! – рявкнула на меня Нафиса, но тут же успокоилась и ровным тоном сказала. – Когда-нибудь здесь появится трон коварной Алилаты и её голова в меду под ним. Румелы должны поплатиться за своё вероломство и вероотступничество. Повелитель Сурадж однажды обрушит на них всю мощь своего гнева.
От увиденного и услышанного у меня волосы встали дыбом. Проклятье, как я могла забыть, что очутилась в крае, где вся эта мишура из золота и шелков призвана лишь прикрыть собой первобытную дикость? Украденный трон, законсервированная голова – да такого даже в дремучие века аконийской истории не было. В сокровищнице короля точно нет головы тромского императора, как и у тромского императора нет головы аконийского короля. Такое ни одному из них бы даже в алкогольном бреду не пришло на ум, а здесь… Да, здесь совсем другие нравы и обычаи, будь они неладны. И ещё это проклятое колдовство и красная магия Камали, от которой мне нигде не укрыться…
Я сделала над собой усилие и встала за камеру, чтобы поскорее покончить со съёмкой. До чего же мне теперь было неприятно смотреть на красивое, но такое холодное лицо Нафисы. Как ей вообще пришло в голову позировать на троне убитой правительницы Румелата? Тут есть какой-то политический подтекст? Или она считает, что Сураджу будет приятно видеть её сидящей на трофее и едва ли не попирающей ногой отсечённую голову его кровного врага?
А слуги – как они могут так спокойно ходить по залу, где хранятся человеческие останки? Их не пугает, что голова колдуньи до сих пор испускает угрожающее свечение? Или только я успела это заметить? Похоже на то. Разве что в глазах побледневшего Сеюма сверкнул священный ужас и даже бусинки навернувшихся слёз. Он тоже видел те зелёные огни в глазницах Генетры и они его напугали? Или его страшит жестокость его хозяев? А я-то думала, за годы службы во дворце он ко всему привык…
Завершив съёмку, я поспешила покинуть это хранилище трофеев и трупов, чтобы закрыться в лаборатории и прийти в себя, пока буду проявлять плёнку. Я даже оставила камеру со штативом на попечение Мехара – настолько мне было противно лишний миг находиться в зале рядом с головой румелатской правительницы и высокомерной Нафисой.
Увы, но спокойно побыть наедине с собой мне долго не дали. Вскоре в лабораторию пожаловал Мехар и сказал:
– Госпожа мастер, идём скорее в купальни.
– Зачем? – не поняла я.
– Ну как же. Осталось снять последнюю младшую наложницу.
– Так она уже здесь? – не поверила я своему счастью. – Сеюм наконец привёл её?
Неужели
Я словно на крыльях летела в купальни, пока Мехар едва поспевал за мной. Войдя, я увидела, что бассейн в центре зала уже заботливо закрыт тентом, декорация из натянутого между колонн полотна цвета молочного кофе, фикуса и вазы, полной винограда, уже стоит напротив камеры, а на ковре во весь рост растянулась приставленная ко мне служанка с белым пушистым котом в руках.
– Малика? – не сдержала я удивления, – так это тебя выбрали двадцать седьмой наложницей?
Увидев меня, она тут же сгруппировалась, отогнала от себя кота, а потом и вовсе вскочила на ноги и умчалась прочь из купален. Вот странная. Думает, я буду ревновать и злиться за то, что она больше меня понравилась Сураджу? Глупая. Да я просто вне себя от счастья. Это же мой последний съёмочный день. Даже последний съёмочный час.
– Мехар, – сказала я, – догони и приведи Малику обратно. Давай уже покончим со всем этим поскорее.
Мой неизменный ассистент, стоя за камерой, вопросительно посмотрел на меня и сказал:
– Малика нам не нужна. Я просто попросил её полежать на ковре, чтобы выстроить кадр, как ты говоришь. Я сделал всё, как всегда делала ты, госпожа мастер. Я многому у тебя научился.
– Это прекрасно, Мехар, ты большой молодец. Правда. Тогда просто приведи сюда ту, кто должен позировать, и покончим с этим.
– Хорошо, госпожа мастер, – ответил он и зачем-то приблизился ко мне.
Я смотрела на его умиротворяющую улыбку, и не могла понять, зачем Мехар берёт меня за руку и подводит к декорации. Когда он поднял с пола кота и вручил его мне, я всё ещё терялась в догадках, что происходит. А потом он сказал:
– Ложись, госпожа мастер. А я сниму тебя.
И тут я словно очнулась ото сна.
– Это что ещё за шутки? – возмутилась я. – Что ты себе позволяешь?
Мехара испугал мой свирепый тон, и он невольно попятился назад со словами:
– Господин Сеюм повелел мне снять тебя для альбома господина. Ты ведь не можешь сфотографировать себя сама.
Сама? Себя? Как двадцать седьмую наложницу? Нет, ну это уже свинство, это уже ни в какие ворота не лезет! Мне уже осточертели все эти игры и интриги. Хватит! Самое время мне переговорить со старшим евнухом с глазу на глаз.
Я нашла его в крыле старших наложниц, ибо согласно лунному календарю нынче была их пора ублажать Сураджа.
– Как ты посмел обмануть меня? – без лишних предисловий вопросила я. – Ты и твой господин?
Своим рыком и явно свирепым видом я тут же распугала всех старших наложниц, что были поблизости, и в особенности их детей. Они тут же ретировались во внутренний дворик, оставив нас с Сеюмом наедине, и тогда я снова вопросила:
– Где мой гонорар? Где моя обещанная свобода? Учти, я жду полчаса, а потом ухожу отсюда. У меня больше нет желания терпеть все прелести старосарпальского гостеприимства. Я думала, меня нанимают на работу порядочные люди, а здесь никто даже не имеет представление о деловой этике. Ну, тогда и с меня спроса нет. Всего доброго.