Милитариум. Мир на грани (сборник)

де Гё Жаклин

Очередное детище Фоккера – триплан «Фоккер Dr I», был именно тем, что нужно. Да, я знаю, что вы все разом не любите этот самолет. Что он сырой, он медленный, особенно на подъеме на больших высотах, что двигатель сжирает масло, словно с хлебом. Что кабина тесная, и при взлете с посадкой из нее ничего не видно.

Но мне была нужна его исключительная маневренность – и именно ее у него в достатке. Как он резко виражирует – особенно направо! Легкие и мощные рули управления и высоты. Прекрасный самолет в умелых руках! Два пулемета «Шпандау» со ста метров убедят в этом кого угодно.

А от луча света не убежишь.

Я выбрал свое оружие, мой новый

самолет. На следующий день он уже ждал меня на поле, снаряженный и заправленный, красный от винта до хвоста, до кончиков крыльев. Мне даже не пришлось ничего говорить – аэродромная обслуга работала всю ночь, без приказа.

Я не мог обмануть их ожиданий. И я отправился в воздух, на свою личную войну, словно рыцарь, севший на коня и опустивший забрало, покидает родимый замок, чтобы схлестнуться в схватке с черным драконом…

Незадолго до отлета я беседовал с доверенным представителем самого Энтони Фоккера, доставившего мне мой самолет прямо с завода и следившего за его сборкой.

– То, что я расскажу вам, ритмайстер, не знает наше командование. Это информация совершенно конфиденциальная, частного порядка, так как имеет отношение к интересам отечественных промышленников.

Черный дракон – это английский летчик-ас шотландского происхождения, летчик-энтузиаст, записавшийся в КВК в первый же день войны, переживший катастрофу, изуродованный газовой атакой и еще более изувеченный собственными хирургами, создавший истребитель с черным драконом – его протез, его меч. Истребитель, вооруженный чудовищно опасным для собственного пилота лучевым гиперболоидом. В любую секунду его ждет взрыв камеры аппарата – мы полагаем, что лишь короткое время использования и постоянный поток воздуха не дает аппарату расплавиться при разряде. Что-то подобное перед войной пробовали и у нас и у русских, но прототипы были неисправимо опасны в действии, и очевидно, какие-то компоненты химического заряда аппарата страшно токсичны – обслуживающий персонал сильно болел и терял волосы. Нормальный человек не стал бы летать с такой опасной штукой под носом.

Летает он только ночью – днем солнце режет изъеденные фосгеном глаза. Он наследник обширного состояния, его отец совладелец авиационного предприятия, во всем ему потакает – полеты ведут со взлетной полосы концерна «Эйрко» в разрушенном рыцарском замке в Аргонском лесу, якобы с целью испытаний экспериментального самолета-прототипа. Когда-то, в начале войны, сам Иммельман сбил его над Верденом в разгар газовой атаки, и тот упал в самое пекло и пролежал там три дня под артиллерийским обстрелом, окончательно спятив. Два года скитался по госпиталям и вот вернулся отомстить. Командование союзников не хочет обнародовать его присутствие на фронте, мало кто знает, что он вообще жив. Он обезумевшее чудовище. Убейте его. И если возможно – захватите аппарат.

– Вы много знаете, герр инженер…

– Авиастроением в Европе занимается не очень много людей – нам известны все значимые фигуры.

– Что ж, спасибо за ваш рассказ, герр инженер. Ничего не могу обещать, кроме того, что убью его.

Да, господа. Таков был мой враг. Он не стал жить госпиталями и увечьями, врачами и постельным режимом. Не упивался жалостью к себе, не погрязал в депрессии, не изливал свою горечь и самосожаление на ближних и дальних, не называл родину сифилисной шлюхой, нет. Он отбросил всё, дал волю своей ярости, он выполз на обрубках на поле боя, чтобы вонзить обломки клыков в ногу врага и вырвать его ахиллесово сухожилие. Он стал пулей,

стал живой бомбой. Его цель – достать кого-то из нас и утащить за собой на тот свет. Уважаю.

И я шел ему навстречу, чтобы убить его первым.

Много трудов мне пришлось приложить, чтобы найти его, чтобы застать врасплох. Его было трудно найти – сбитые им аэростаты числились погибшими от ударов молний и самовозгораний. Сбитые им летчики записывались пропавшими без вести.

И тогда я начал сбивать их самолеты. Сбивать столько, сколько никто еще не сбивал. По двое за вылет. По трое. Вы и сами всё это могли видеть. Со временем, с той стороны фронта обо мне сложилось некоторое мнение. Он жег наших – я жег их, только я не прятался в ночи. Затем командование в частной беседе довело до моего сведения, что среди английских летчиков заметен некоторый ажиотаж в моем отношении. Что уже сложилось частное, естественно, негласное «общество охоты на красный истребитель» с большим количеством участников, намеревавшихся при случае свести меня в могилу и со всеми почестями положить на нее еще один лицемерный венок. Меня просили оставить полеты и сосредоточиться на обучении пополнения. На что я ответил им словами Бёльке:

– Я лучший. И именно потому я должен летать.

Где-то там черный дракон ждал меня.

Дело решилось неожиданно. Он сам вызвал меня. Сброшенный вымпел на нашем аэродроме, письмо на французском со временем и местом. И постскриптум: «Рассчитываю на то, что падать ты будешь долго. Падать и гореть».

Это был мой способ вытащить его на бой. И мне это удалось.

Мы сошлись с ним в небе над Вийревалем, на закате. Небо было ясным, но ночь обещала туман. Я собирался не дать ему уйти.

Я первым заметил стремительно приближающийся в тишине огонек пламени – он вновь падал на меня с остановленным двигателем. Но я был готов. Серией импровизированных эволюций я пошел на сближение – мне нужна была дистанция для пулеметного огня. Он завел двигатель, когда понял, что я раскусил его начальный план.

Это была тяжелая и прекрасная ночь, никто из нас не был в состоянии взять другого на прицел. Мне удалось приблизиться, но он не давал мне зайти ему в хвост. А я, соответственно, не давал этой возможности ему.

И всё время я следил за уровнем топлива.

И вот, наконец, этот час настал. Постоянный ветер с моря снес нас с места, где начинался бой в сторону наших позиций. Это был тот самый миг, когда ему потребуется выйти из боя, чтобы хватило бензина вернуться.

Он едва не поймал меня, когда всё-таки лег на обратный курс, а затем неожиданно бросил его, стоило мне сесть ему на хвост. Луч пламени осветил облака, мой «Фоккер» влетел в поток раскаленного воздуха, самолет встряхнуло, мое лицо обдало жаром уже погасшего луча. А он, словно забыв о возвращении, гнал меня, стегая лучом, прижимая к земле. Подбираясь всё ближе и ближе.

Меня спас туман, поднявшийся над рекой. Я скрылся в нем, как под покрывалом матери. Луч бессильно полыхнул где-то позади, как грозовой отсвет. Я летел в совершенной белизне, не видя винта собственного самолета, и искал в себе силы вернуться.

Я должен был сделать то, от чего нас всегда предупреждали. То, чему противоречил весь мой предыдущий опыт. Бей или беги. Я не мог его достать. Я не мог от него бежать. Он, казалось, наплевал на то, сколько топлива у него осталось. Он решился дожать меня. Стоит мне показаться из тумана – и мне конец, для него дистанция не важна, лишь бы видеть, на что направить луч.