Милорд

Баюн София

Эта игра надоела ему быстро. Хотелось действия. Разгадать тайну. Узнать, что она рисует у пруда — вечером он не осмеливался приблизиться, чтобы не спугнуть ее зыбкого уединения. Он хотел появиться на сцене, как учила Мари — ярко, выбросив в зал единственной зрительнице запоминающийся образ, историю-крючок в прологе, который будет медленно впиваться в сознание и подсечет в финале. Главное — чтобы зрительница не теряла иллюзии, что всегда может покинуть зал.

Ему нужен был план. Повод подойти к ней и заговорить.

Повод пришел к нему сам.

Виктор, не сопротивляясь, вспоминал

вечер, когда он возвращался домой из парка. Шел ледяной дождь, бросавший воду под ноги крупными, частыми каплями. Пустую улицу освещал только тревожный желтый свет фонарей, растворявших зыбкий свет в дождевой мороси. Виктор радовался, что догадался взять зонт. Идти, подняв воротник и мрачно смотреть по сторонам, иногда отбрасывая со лба намокшие светлые пряди может и было бы эффектнее, но сейчас не до театральных жестов. Зрительница давно зашла домой и сейчас наверняка сидела у окна в полутемной комнате, и тусклый свет монитора едва освещал ее лицо. Виктор видел эту картинку так ясно, что ему казалось, что он снова стоит у Ники за плечом и чувствует едва уловимый запах ее духов — кофе, лаванда, сухая трава.

Он шел, глубоко погруженный в свои мысли, и заметил, что идет не один, только когда что-то мокрое коснулось его ладони.

— Какого черта… надо же, как интересно.

Рядом с ним под зонтом стоял пес. Большой, рыжий, мокрый насквозь, с карим взглядом, полным тоски. Виктор даже вспомнил название породы — ирландский сеттер.

— Потерялся? Выгнали? — вкрадчиво спросил он, опускаясь на колени. — Как тебя зовут?

Подцепил пальцем бирку на ошейнике. Имя на бирке вспыхнуло в сознании красным сполохом и расползлось в горле хриплым истерическим смехом. Виктор стоял на коленях перед собакой посреди залитой водой улицы и хохотал, опустив зонт. И никак не мог остановиться. Вода стекала за воротник, лилась на лицо, но ничуть не остужала лихорадочного веселья.

— Ты… ты точно шел ко мне, — наконец выдохнул он, гладя длинные, висячие уши пса. — Только подумать, тебя зовут Генри! Поможешь мне? Ты хороший мальчик, верно? — проникновенно спросил он, протягивая ему руку словно для рукопожатия.

Генри вильнул хвостом и подал ему лапу. Виктор сжал ее, грязную, мокрую, но почему-то теплую, словно заключая договор.

— Пойдем со мной. Пойдем домой.

Если бы пес бросился бежать — он не стал бы ловить. Он не стал даже придерживать ошейник, предоставив Генри идти за ним самому. Потому что упирающийся и скалящийся пес был не нужен. Но он дошел за ним до дома и сел на пороге, не покидая коврика у двери и не пачкая светлый ламинат.

— Совсем с головой не дружишь? — вяло спросила Лера, выпуская ему в лицо прозрачный сигаретный дым.

— Это Генри, — сообщил Виктор, потрепав пса по голове. — Его надо помыть и покормить.

— Просто прекрасно, — меланхолично ответила Лера. — Генри. Думаешь, в нашем дурдоме не хватает собаки?

— Солнце мое, если я говорю, что с нами будет жить собака — значит, она с нами будет жить, — Виктор снял пальто и сунул его Лере.

Ночью пес устроился у него в ногах. Виктор не стал его прогонять — ему казалось, так правильно. Выполнить любое желание пса, который хотел быть рядом со своим новым хозяином.

…

Виктор

открыл глаза. Потолок все еще был серым. Он следил, чтобы в комнате даже днем не было светло, если он этого не хотел. Серый свет его успокаивал.

«Что было дальше? Где пес?» — спросил Мартин, и он не чувствовал ни одной его эмоции, кроме отстраненного любопытства.

Виктор почувствовал, как к горлу подступает завязавшаяся тугим узлом тошнота.

— Я…

«Кажется, я знаю, где собака, — устало произнес Мартин. — Не стыдно?»

— Нет, — с вызовом ответил он.

«Врешь», — мрачно усмехнулся Мартин.

…

— Генри! Генри, мальчик, что с тобой?!

Виктор стоял на коленях перед умирающим псом, прямо в грязной луже, не жалея дорогих брюк. Пес хрипел, бестолково суча лапами по воде. Виктор старательно отводил взгляд, чтобы не видеть желтоватой пены, стекающей по морде. Он прислушивался к приближающемуся частому перестуку каблуков и с трудом подавлял желание улыбнуться.

— Господи, какой кошмар! Что вы замерли, нужен ветеринар!

— Съел… что-то с земли подобрал и съел… — бестолково прошептал Виктор, поднимая полный ужаса взгляд. Ника стояла перед ним, придерживая подол темно-зеленой юбки и впервые смотрела прямо ему в глаза.

— Вам никто не говорил про намордники?! Есть машина?

— Есть… да, да, есть машина! — воскликнул Виктор, подхватывая пса на руки. — Вы не покажете, где здесь… я приезжий, не знаю, что…

— Да не трепитесь вы, пойдемте скорее! — раздраженно прикрикнула она, сжимая его локоть.

На ее плече висела холщовая торба, в которой что-то глухо позвякивало при каждом шаге. Ника торопливо вела его к единственному выходу из парка, и лицо ее было сосредоточенным, без следа паники.

— Милая, вы не могли бы снять с моего пояса ключи? — спросил он, пытаясь удержать бьющегося в конвульсиях пса.

Она кивнула и на ходу торопливо ощупала его ремень.

— Откройте, — попросил Виктор, подходя к машине. Он уложил пса на заднее сидение, торопливо стянул пальто и накрыл его. — Могу я…

Ника сама села в машину, положив голову Генри себе на колени. Он уже не хрипел, только дышал, часто, со свистом втягивая воздух широко раскрытой пастью.

— Прямо, — сказала она, захлопнув дверь.

Виктор, кивнув, завел мотор.

…

Виктор открыл глаза. Он ждал, что Мартин даст ему почувствовать хоть одну из своих эмоций. Ждал осуждения, злости, ненависти — но не чувствовал даже тени ни одного из этих чувств.

«Молодец, — наконец сказал Мартин. — Дал ей себя спасти, а? Сказал, что это был твой пес, с которым ты вырос, а потом он так трагично тебя покинул?»

«Генри… Генри Джекилл, мой лучший друг…» — промелькнуло в памяти против воли Виктора. Они с Никой тогда сидели в кофейне, и она сжимала его запястье, унимая дрожь. Ее серые глаза были полны простого, человеческого сострадания.