Милорд
Шрифт:
Реальность, которую он смог построить отличалась лишь внешним глянцем.
Он сидел на полу посреди пустой кухни, глотал холодный чай из пакетиков, которые нашел в пустом кухонном ящике, курил и думал о девушке, которую вчера убил. Мартин молчал, и это было странно — Виктор не ожидал, что он будет так равнодушен. И это лишний раз напоминало ему, в кого он превратился — даже Мартин, честный и добрый Мартин, который говорил о выборе и непримиримо боролся с несправедливостью и насилием, не нашел для него слов. Настолько он его разочаровал,
Слова сначала першили в горле, а потом неминуемо начали его забивать. К вечеру он не выдержал. Ника сидела в комнате и оттуда не доносилось ни звука. Она словно становилась деталью интерьера, когда он был рядом, а прикидываться Милордом на глазах Мартина он не мог — это было слишком унизительно.
Хотелось почувствовать себя живым, хоть на мгновение, разбить иллюзию, будто он уже умер и коротает бесконечное посмертие в мертвом доме.
— Ты видел, что вчера произошло? — спросил он у черной кухонной двери.
«Да», — дежурно ответил Мартин.
— И что же?
«Полагаю, убийство», — в его голосе по-прежнему не слышалось эмоций.
— И почему ты молчишь целый день?
«А что я должен сказать? Что это отвратительно, ты был неправ, не делай так больше? По-моему я говорил тебе что-то такое, когда ты убил Мари. И вместо того чтобы послушать меня и начать все сначала, ты поехал к сестре и устроил весь этот абсурд. Так что лучше я помолчу».
— Вы с Никой издеваетесь надо мной?! Тебе обязательно говорить таким голосом, как будто ты — программа, которая озвучивает человека?!
«А, ты все ждешь от своих выходок рыданий, эмоций и аплодисментов? Прости, в следующий раз заломлю руки и прочитаю в проем монолог».
Он только скрипнул зубами. Мартин разговаривал с ним как с впавшим в истерику подростком, который, чтобы привлечь внимание родителей, пришел домой пьяным и наблевал в коридоре. И это было особенно унизительно от того, что Виктор прекрасно понимал, что весь его эпатаж действительно имеет похожие мотивы.
Но сейчас все было гораздо серьезнее.
— Мартин, скажи мне, ты… видел, как я убивал ту девушку?
«Да», — беспощадно ответил он.
— А где труп?
«Тебе лучше знать, ты же меня запер, а потом потерял сознание».
— Она могла… — и он, зажмурившись, выдохнул самую отчаянную надежду: — Могла она уйти?
«Нет, насколько мне известно, мертвые не ходят».
— Мартин, прошу тебя! Я не хотел… не хотел я ее убивать! Не понимаю, как это получилось! — в отчаянии выкрикнул он, вставая. Носком ботинка задел чашку, и она пролетела через кухню, а затем, глухо клацнув, разбилась о стену. На полу остался веер чайных брызг.
«Я говорил, что…»
— Да
«Тебе действительно так жаль, что ты убил эту девочку? Мне казалось ты убил Дару и не испытывал угрызений совести», — равнодушно обронил Мартин и, закрыв глаза, Виктор увидел его непроницаемое, усталое лицо и седину, все чаще серебрящуюся в волосах.
— Дару! Дара, черт возьми… была совсем по-другому…
«А ребенок в городе? Девочка-блондинка? Теперь-то ты не станешь отрицать, что убил ее?»
— Я не делал этого! Я помню вчерашнее убийство, а тогда…
«А тогда ты наверняка сожрал какой-нибудь дряни, тоже мне великая загадка, — пожал плечами Мартин. — Ты все детство вроде смотрел на всякую обдолбанную шваль. А потом сделал все, чтобы стать таким же, ну молодец, что я должен сказать. Ты скажи, чего хочешь-то от меня? Мне колотиться головой о косяк? Умолять тебя, унижаться? Хорошо, я буду, если это хоть кого-то спасет».
Виктор молча на четвереньках подполз к шкафчику под раковиной и вытащил один из ящиков.
«И что ты собрался делать?» — спросил Мартин, и едва заметная тревога, послышавшаяся в его голосе, была для Виктора словно долгожданный раскат грома в многодневной душной стагнации. Улыбнувшись, он вытащил бутылку с оставшимся скотчем и допил в несколько глотков.
— То, что давно стоило, — улыбнулся он, вставая и отряхивая брюки. На них осталась невесомая взвесь сигаретного пепла, но почему-то сегодня его это нисколько не смутило.
Мартин больше ничего не успел сказать — на его проем упала чернота.
…
Просвет в проеме появился через несколько часов. Виктор спал глухим сном, в который не проникало сновидений, а Мартин в ужасе пытался понять, где он и что происходит. Он лежал на чем-то мягком, но сбоку поднимались ледяные высокие борта. Вокруг стояла абсолютная темнота, без единого лучика света. Когда Мартин попробовал пошевелиться, раздался резкий звон, а в виски обрадованно вгрызлась сжимающаяся боль. Через несколько секунд ему начало казаться, что на голове захлопнулся ржавый капкан.
Левое запястье сжимал теплый, безжалостный браслет наручников, цепь которого уходила куда-то в темноту.
— Что за черт?! — в ужасе прошептал он, попытавшись пошевелиться. От поясницы к лопаткам прокатилась вспышка тяжелой тупой боли, наполнила следы ударов, ручейком протекла по позвоночнику и слилась с той, что наполняла голову.
За дверью раздались торопливые шаги, а потом спокойный голос Ники:
— Закрой глаза ладонью, я свет включаю.